Роман-аллегория
Роман номинирован на Русскую премию в 2011 году и попал в "длинный список": из 154 романов - в число 13 писателей, в том числе и Юза Алешковского.
Вот присланные мне аккуратные кирпичики файлов: Ivanov1.doc, Ivanov2.doc, Ivanov3.doc... Начало: слог "дно". Ладно? На дно? Приятие всего, что творится на свете, или попытка залечь на дно, скрыться, уйти? Или, возможно, главный герой Иванов, загнанный мыслями о заговорах и преследованиях, будто шпиком, в тупик, мычит туповатое английское "не знаю" — "dunno"? Читатель, как и герой, — пешка в чьей-то игре — в самом начале романа тоже мало что знает, но по всей глади текста раскиданы блесны, на которые ловится интерес: куда пропал сын Иванова, кто убил его друга, с какой женщиной разделить жизнь (множество изумительных Изюминок — да, да, так и зовут одну героиню — понатыкано вокруг него). Первая жена умирает — и ты навсегда становишься фаталистом.
Начало фрагментарное. Хваткая хроника. Пульс новостей. Музыка "Время, вперед!". Фортиссимо спрыгивающих с клавиш атакующих авторских фраз. Действие происходит в "последнее лето тысячелетия" — границы стерты, один эон сменяет другой — и в лицо жарко дышит надвигающийся волкодав — новый век.
Заглавные кадры: Иванов, господин Трубочист, доктор Е.Во., богатей Ли Цой, обожающий всласть окунуться во власть. Чем не комедия дель'арте? Аппаратчики, кадровики, армейские офицеры. Описание каждого — умелая зарисовка. Бубякин сродни Чехову (у которого, кстати, есть пьеса под названием "Иванов") — абсурдно, гротескно описывает провинциальных персонажей, живущих в "Великой стране".
Идея "Реки на север" проста: поиски сына. Иванов ищет сына, а в то же самое время — метафизически — и себя. Если было бы только о сыне, богемном художнике, — получился бы роман воспитания. А тут — роман-искание, или, лучше, роман-взыскание: что делать, какие существуют в современном обществе ценности, кто виноват, что почем?
Эпоха походя. Перемена ветра, ветер в башке, страна без руля и ветрил. Вешки времени: повествование чередуется непонятными, но грозными событиями, высовывающимися из-за страниц, будто военный сапог из-за театрального занавеса: "со времен Первого Армейского Бунта...". Мужчины здраво интересуются политикой и войной, но политика эта имеет мало здравого смысла. Кто, с кем воюет — неясно, однако во время борьбы карьеры крушатся, как кариесные зубы во рту. Загадочный Бунт (Первый, Второй...) бессмысленно и беспощадно бушует за кадром, будто гроза (или это работа монтажеров по звуку?). Тягаются друг с другом лисьи закулисные силы. Развенчиваются громкие фальшивые идеалы всегдашних времен.
На громадной подмалевке романа-эпохи виднеются мужчина и женщина. "Его дикие запои. Ее блеск среди городских чиновников, которому она вдруг, в одночасье, научилась — естественные установки общества — красиво, выставив вначале ноги, а затем прямые плечи, выйти из машины". Вокруг них — кордебалет из смешных и страшных героев: "медвежий угол, где думают и пишут с тугомордой крестьянской хваткой"; "семеро обнаженных девиц, вполне довольных собой. Маленькие кареглазые зверьки, ищущие встречного взгляда"; мормоны, расставляющие силки на заблудшие души — "образцовые губастые мальчики со щенячьими шеями".
Попутно ловя "заблудшие души", писатель Бубякин при помощи недосказанности (которая свойственна не только литературе, но и политике) превращает роман в вечный, во вневременной.
Герой автору вторит. И действительно, романы должны писаться желчными, жилистыми, недовольными жизнью и окружающей их литературой людьми. Всех остальных культуртрегеров автор ставит на плац. Выкликает по одному, держа автомат на весу. Недостаточных тяжеловесов ("сомнительно-пресные авторы типа Олега П., которого кто-то очень старательно правил") надлежит расстрелять. Анфас авторучки. Нажимаешь на поршень, и наружу вылезает чернильный кругленький шарик — пуля из дула. А вот дуля с маком тебе! Расквитаться и восстановить статус кво.
Кому интересно, что думает человек, мягко посапывающий на диване? Кого занимает укутанный в вату событий пузан? Нас завораживает человек, разрывающий кокон! "Куда его тянет? Вовремя остановиться. Если бы не это проклятое тело и привычка питаться три раза в день". Автор, как и его герой, — мизантроп, но это такая мизантропия, которую хочется пить из мензурки, будто лекарство.
Сюжет порой равен растеканию мыслей. "Романы пишутся со скоростью жизни". Мир — это текст, а главный герой — редактор этого мира. Небольшой, переносной, но невыносимый литературный бедлам. Все что-то пишут. Упомянуты: писатель Савицкий, "добряк Гунин, которого связывала с Бродским какая-то тайна", "дружище Веллер", покончивший с собой поэт Борис Рыжий, умершая от рака поэтесса Нина Искренко. Походя касаемся Нарбиковой, Синявского, "метафизических заблуждений Мамлеева". Пытаясь отыскать сына, Иванов приходит к гадалке и по иронии судьбы узнает в ней "редактора разорившегося издательства". Сам Иванов тоже редактор. Как говорится, не умеешь продавать книги — пялься на звезды.