- За хорошую стрельбу - получишь сотню папирос высшего сорта. - Плетнев взглянул на Штейнгеля и, усмехнувшись, подпер подбородок рукой. - Между прочим, забавно он попался. Сидел в кустах и, когда увидел английских солдат, вылез. Ну, а тут оказалось, что это совсем не англичане, а перешедшие на нашу сторону белые. Они его и забрали.
- Весело, - сказал Бахметьев, и Штейнгель вздрогнул.
- Дальше еще лучше, - продолжал Плетнев. - Все они русские, а пробуют говорить друг с другом по-английски, потому что барон Штейнгель не хочет показать, кто он такой... Это ему невыгодно, сам понимаешь.
- А разве документов на нем не нашли?
- Никаких. Он все выбросил. Нашли только один царский рубль. Вот взгляни. - И Плетнев из ящика стола достал смятую желтую кредитку.
Бахметьев взглянул и сразу увидел: подписи - Брут и Плеске и номер - два нуля четыре тысячи семьсот одиннадцать, - совсем как на одеколоне.
- Это рубль Малиничева.
- Ну да! - удивился Плетнев. - Откуда ты знаешь? Объясни.
И Бахметьев объяснил, а заодно рассказал о чудесных свойствах брутовских рублей.
- Вот оно что! - Плетнев откинулся на спинку кресла и заговорил медленно и с расстановкой: - Господину барону эта бумажка, впрочем, особого счастья не принесла. Верно? И Малиничеву, видно, тоже. Навряд ли бы он ее отдал. Что с ним случилось?
- Он погиб, - не думая, ответил Штейнгель. Ответил потому, что не мог отвести глаз от нового, совсем не такого, как прежде, просто страшного Плетнева. Ответил и почувствовал, что теряет способность сопротивляться.
- Жаль, - сказал Плетнев, - я надеялся, что он вам передаст и план нашего заграждения. После его отъезда мы это заграждение выставили, только на версту пониже.
Теперь Штейнгелю стало совсем плохо. Ведь он сам передал план Малиничева английскому командующему.
- План был передан, - сказал он и удивился, почему говорит.
- Как же он погиб? - спросил Плетнев.
Заикаясь от волнения, Штейнгель почти в точности передал рапорт капитан-лейтенанта Дальроя. Кончил и вспомнил: это случилось всего лишь несколько часов тому назад. А почему-то казалось, что это было бог знает как давно.
- Дежурный корабль принял катер за плывущую по течению мину, - задумчиво повторил Плетнев. - Это неплохая возможность. Надо будет попытаться. - И неожиданно рассмеялся: - Спасибо, любезный барон. А теперь расскажите нам все, что знаете о планах мистера Блэра. Кажется, так зовут комфлота англичан?
Штейнгель вдруг вскочил на ноги.
- Отказываюсь! За кого вы меня принимаете? Хоть убейте, ни слова не скажу!
- Это было бы досадно, - совсем тихо проговорил Плетнев, и Штейнгель, чтобы не упасть, схватился за спинку кресла.
- Вы не имеете права угрожать. Я... я эстонский гражданин!
Та самая Эстония, которую он всегда искренно презирал, сейчас казалась ему единственным якорем спасения. Он был иностранным гражданином, и с ним следовало разговаривать полегче. Он даже придал решительное выражение своему лицу и выпрямил грудь, но это ему не помогло.
- Ну и напугали!- Плетнев покачал головой и наклонился вперед. - Слушайте, господин иностранец, Я еще не начал вам угрожать. Садитесь и рассказывайте!
И Штейнгель сел и рассказал.
17
Когда-то с этим самым бароном Штейнгелем он учился в одном классе, а потом вместе с ним служил на минной дивизии. Казалось, что они друзья или, по меньшей мере, приятели. А Семен Плетнев в те годы был совсем чужим, почти враждебным человеком.
Почему все перевернулось? Почему во время допроса он целиком стоял на стороне Плетнева, а Штейнгель ему был форменным образом противен?
Говорят, за семь лет весь человеческий организм целиком обновляется. Все старые клетки полностью отмирают, и на их месте нарождаются новые. С виду человек все тот же, а на самом деле совсем иной.
Похоже, что в теперешние времена это происходит значительно быстрее.
Каким страшно далеким стал надутый петух, трус барон Штейнгель! А Лобачевский? Неунывающий, великолепный Борис? Сколько лет подряд был самым лучшим другом, а теперь совсем отошел в сторону.
Кстати, куда он девался? Плетнев хотел потолковать с ним о минах, но нигде не мог его найти. Не иначе как он затеял какое-нибудь очередное мальчишество. Пошел, что ли, к своей пациентке в деревню?
В каюте было даже жарче, чем обычно. Чтобы избавиться от комаров, иллюминатор пришлось закрыть, и теперь не хватало воздуха.
После всех треволнений прошедшего дня спать не хотелось. Следовало бы написать письмо брату Александру, но браться за перо сил не было. И к тому же в обеих чернильницах высохли чернила.
Бахметьев встал из-за стола. Бориса непременно нужно было найти и представить по начальству. Но где его искать?
Искать его, однако, не пришлось. Дверь распахнулась, и в ней собственной персоной появился Борис Лобачевский.
- Привет тебе, приют невинный, - пропел он и, зацепившись за порог, упал. С трудом снова поднялся на ноги, для верности прислонился к шкафу и пояснил: Это недоразумение. Идиотская конструкция дверей.
Галстук его был засунут в карман для часов и лицо перемазано бурой грязью.
- Я весел, как птичка, - и, скрестив руки, он, точно крыльями, помахал ладонями. - Может, ты думаешь, я пьян? Ничего подобного. Я даже могу сказать: три четверти четвертого. Видишь!
Бахметьев потемнел. Этого он от Бориса никак не ожидал. Это было просто свинство.
- Как ты мог напиться?
- Напиться? Фи! - Лобачевский сделал возмущенное лицо. - Я только поужинал с моим коллегой - лекарским помощником. Немножко спирити вини ректификата. Великая вещь - медицина. Да здравствует Гиппо... кажется, страт! - И, взмахнув рукой, снова чуть не упал.
Бахметьев схватил его за плечи и потащил к умывальнику.
- Лицо вымой, скотина!
- Пусти! Безобразие! - Лобачевский упирался, но Бахметьев был сильнее. Всей тяжестью на него навалился, сунул его голову под кран и открыл воду. Пусти! Варвар! За что? - захлебываясь, жаловался Лобачевский. Всем телом бился, точно пойманная рыба, а потом внезапно обмяк и сел на корточки. Его начало рвать.
Тогда Бахметьев его отпустил, ушел из каюты и закрыл за собой дверь.
Над рекой стояла совершенная тишина. От воды поднимался легкий белый пар, и прозрачная луна висела на бесцветном небе. Сил нет как все это надоело. Уехать! Завтра же уехать! К черту, к дьяволу, куда угодно, только бы не видеть ни этой реки, ни этих людей!