— Вам все-таки полежать надо. Окрепнуть.
Он шепотом ответил:
— Клин клином… как говорят… Будем учиться ходить.
Трудно дыша, он с любопытством выздоравливающего поглядывал на забрызганное слюдяное окошко, вделанное в брезент палатки, и прижмуривался, как от ослепительного света; его глаза после болезни казались неузнаваемо теплыми и глубокими, беспричинная улыбка то и дело возникала в них вместе с мальчишеским удивлением.
А по оконцу косо ползли капли, снаружи на мокрых ветвях дрожали, мотались глянцевито-влажные листья под дождем, и все время шуршало над головой, стучало по брезенту палатки. Листья, сорванные ветром, летели мимо оконца, один желтый, большой, на секунду прилип, прижался к слюде и медленно соскользнул тенью.
— Видели? — изумленно сказал Кедрин. — Заглянул в окно. Любопытный! Видели или нет?
И, выбив трубку о железную печь, тихонько засмеялся. Аня украдкой наблюдала за ним, и по всему тому, что он делал, говорил, даже по тону его голоса она понимала, что он выздоравливал.
— Кедрин… вы трубку не курите. Хотите, я вам сверну козью ножку? Я умею. Это вот так делается. — Она достала из кисета Кедрина старую, сложенную в книжечку газету, оторвала уголок и, чуть наклонив голову, начала старательно вокруг пальца сворачивать козью ножку; свернула, подула в середину, сказала: — Теперь сюда надо насыпать табак. Правда ведь? Дайте табак. А теперь курите. Я вам сейчас спичку зажгу.
Зажгла спичку неумело, держа ее за кончик, но, когда он наклонился к огню, спичка потухла, и она с возмущением проговорила:
— Я бы директору спичечной фабрики такой нагоняй дала, ужасные спички!
— Потому что к спичкам не приложена инструкция, как их зажигать, — шутливо сказал Кедрин. — А кто вас научил: свертывать козью ножку?
— Мой дед.
— Завидую вашему деду.
Оба рассмеялись, и» внезапно почудилось Ане, что его слова и этот смех разрушили что-то стоявшее между ними, и с чувством невнятного испуга она поднялась, следя за струйками, беспрерывно ползущими но оконцу тонкими извивами.
Кедрин застегнул пуговицу на вороте, глухо сказал:
— Вы похудели, Аня. Вы устали со мной?
Аня поглядела на него непонимающим взглядом и молча тряхнула головой, короткие светлые волосы ее упали на щеку.
— Нет, нет, — ответила она и, закрыв глаза, улыбнулась, повторила: — Нет.
— Аннушка, — вдруг задохнувшись от нежности, шепотом сказал он. — Аннушка!..
Он встал и с неуверенностью придвинулся к ней, теплые, ищущие, казалось, ее зрачки глаза его смотрели на Аню, и она видела в них свое отражение, и видела его брови так близко от себя, что можно было протянуть руку и погладить их пальцем. Она, не двигаясь, стояла возле Кедрина, заложив руки за спину, и, обмирая от этой близости, дрожаще и доверчиво улыбаясь, глядела на него и почему-то слышала, как в тугой тишине трещал в печке огонь, горячими отблесками касаясь ее щеки, шеи, и чувствовала, как он с осторожной нежностью взял ее руку, неловко стал гладить ее вальцы, и у него было такое лицо, будто между ним и Аней появилось что-то хрупкое, что он боялся разбить нерассчитанным движением.
— Аннушка… — повторил он.
Из раскрытой дверцы гудящей печи резко выщелкнулся красный уголек, упал на ветви между Аней и Кедриным.
— Ведь так мы пожар наделаем, — полувопросительно проговорила Аня. — Вот тогда будет ужасно…
Она высвободила руку и двумя ветками, как щипцами, подхватила уголек, бросила его в печь, опустилась на топчан и тут же зябко передернула плечами, готовая засмеяться, сказать, что вот стала мерзлячкой, но ничего не сказала, только накинула на себя куртку. Багровые блики огня из печи мерцали, прыгали по ветвям на полу, по ее ногам — и она несколько раз провела ладонями по коленям, не глядя на Кедрина, который после молчания заговорил глуховатым, незнакомым ей голосом, однако с нарочитым оттенком предлагаемой игры:
— А вот… представьте, по всей тайге прорежутся шоссейные дороги, вообразите современные города, кинотеатры, бассейны… А вы, например, представьте это на секунду: выйдете из своего дома, с ванной, паровым отоплением, сядете в машину и через двадцать минут по прямому шоссе прибудете в Таежск на совещание врачей. — Он выждал немного и после этого с опасливой шутливостью спросил: — Вы хотели бы так жить… Аня?
— Не знаю, — неопределенно ответила она, покачав головой. — Я очень люблю Москву.