— Плот?
— Из этих бревен вряд ли получится настоящий плот, но, надо думать, и такой поплывет, не потонет!
Юноша с изумлением глядел на его жилистые руки и посиневшие от холода ноги, на помеченные временем бревна, покачивающиеся на воде и чем-то напоминающие лицо старика.
— Так вот зачем вы сюда явились!
— Не только за этим!
— А еще?
— Тебе, думаю, не понять…
— Я могу чем-нибудь помочь вам?
— Ты уже и так помог, и здорово! В самый нужный момент явился. Я не собираюсь тут зря торчать. Сколочу все на скорую руку, сооружу что-то вроде весла…
Амброж вылез из воды, и юноша, который целый день думал об этом человеке, почувствовал к нему какое-то особое почтение.
Они сидели на берегу и молчали. Старый курил, иногда поворачиваясь к своей кузне без крыши.
— Ну а ты, парень, что ты откопал в этой земле?
— Да всякое!
— Вещи… — улыбнулся Амброж, и перед глазами его замелькали предметы разного цвета и формы, которые изо дня в день проходили через его руки на складе универмага, а потом отправлялись наверх на прилавки и полки.
— Посуда, всяческие орудия труда…
Амброж согласно кивнул головой:
— Да, люди тогда обходились самым насущным! — И опять его мысли перенеслись к себе, в универмаг, где они с Адой Басом развлекались, наблюдая похожих на безумцев покупателей, которые выискивали в великом множестве барахла то, без чего им вроде бы никак не прожить. Отыскав, покупали и вне себя от радости уносили домой.
Пройдет время, подкопят еще деньжат и снова явятся, чтобы купить что-то уже совсем другое. И будут приходить всегда, ибо ни одна вещь не приносит вечного удовлетворения. Они с Адой смеялись над этой суетной тщетой.
— Почему вы уехали отсюда? — спросил парень и вспомнил буфетчицу Яну и беспокойно переглядывающихся мужчин.
— Однообразие мне надоедает! И потом: меня всегда тянуло посмотреть белый свет… — ответил Амброж, прикинувшись, будто тогда, в те далекие времена, он просто не смог преодолеть зова дальних странствий.
— А плоты вы гоняли каждый год?
— Многие годы, вёснами… — подтвердил Амброж и сразу же перенесся мыслью в те вёсны, когда они отдавали себя во власть стихии. Вода нежила плоты на мельчинах и, словно дикий конь, лягала, затянув в стремнину между скал. Работенка была не шуточная. Но эти адовы муки приносили чувство раскрепощенности, свободы… Бревна пахли смолой. А мимо стремительно мчались берега с деревнями, лесами, людьми. Красота! И опять, в который уж раз, Амброж отметил про себя, что эти воспоминания помогали ему потом, на стройках, где каждая минута была на счету.
— Завтра снова в путь!
Юноша не осмелился усомниться в его затее, чтобы не причинить старому человеку боли неверием в его силы. «Все равно он не станет меня слушать. А я-то решил, что он явился сюда, чтобы снять с себя старые подозрения. Ведь здесь живет его дочь!»
— Вам бы следовало подняться в деревню!
— Зачем?
— Доказать, что тогда стреляли не вы!
Амброжа тронула его уверенность, но вслух он сказал:
— Больно надо кому-то что-то доказывать! — И добавил: — Да и нет у меня никаких доказательств!
— Но вас это мучит, — убежденно заявил юноша.
— Не мучит. Уже не мучит, — ответил Амброж и задумчиво продолжал: — В молодости, сынок, человек считает, что каждый его поступок люди должны одобрить. И зря. В один прекрасный день ты сам, своим умом дойдешь, что не одобрение главное… Важно, чтоб совесть была чиста и чтобы ты сумел собственными силами чего-то достичь…
Он умолк.
Археолог терпеливо ждал, когда Амброж снова заговорит.
— Я хочу тебя кое о чем попросить!..
— С удовольствием, пожалуйста, — загорелся юноша.
Амброж поднялся и пошел в кузню. Вернулся. В руках он держал куртку. Со вчерашнего вечера Амброж не надевал ее. Он пошарил в нагрудном кармане, достал пачку бумаг и вытащил из нее сберкнижку.
— Завтра!.. — Он умолк, а потом со значением продолжил: — Завтра, когда меня уже не будет здесь, понял! Отдашь это буфетчице! — И протянул парню сберкнижку.
Тот держал ее в руке и обеспокоенно моргал глазами, пока очки на его носу не пришли в движение.
— Да ты погляди. Тебе надо знать, что ты туда понесешь, — предложил ему Амброж.
Сберегательная книжка была оформлена на имя Яны Зезуловой. На счету после очередного вклада числилось ровно сто пятьдесят тысяч крон.
Амброж делал вид, будто его занимает лишь комарье, но сам внимательно наблюдал за растерявшимся юношей.
— Это же целая куча монет!
— Ничего! У меня они не последние, не боись, я кое-что и себе оставил, — усмехнулся Амброж.