- Господин прокурор, в моей жизни не было ничего более серьезного и полезного для отечества, чем участие вместе с моими товарищами в деле, которое вы изволили определить как мальчишеский заговор.
- Ложная солидарность, Ульянов. Ложные представления о пользе отечеству. Они простительны гимназисту, но не вам.
- Что поделаешь. Мы с вами по-разному - очевидно, в соответствии с разницей в возрасте - понимаем нужды отечества.
- Прискорбно, очень прискорбно. Мне искренне хотелось отделить вас от всех других участников этой истории. Вы же на голову выше их по интеллекту.
- Моя участь решена, господин прокурор. Я выбрал свою судьбу. Изменить ее не сможет ничто.
- Жалко, очень жалко расставаться с вами, не обратив ваши способности на путь истины и разума. Вы хороните, Ульянов, в себе личность, в которых весьма нуждается Россия.
- Это лицемерные слова. Вы же только что обещали мне пеньковый воротник.
- От обещания до исполнения дистанция огромного размера. Все может измениться.
- Если?
- Если вы внемлете голосу разума.
- Связи со старой «Народной волей»?
- Да.
- Это становится смешным. Пора кончать эту комедию.
- Вы поняли меня?
- …………
- Я повторяю: вы поняли меня?
- …………
- Это ваш последний шанс, Ульянов.
- …………
- Александр Ильич, может быть, вы хотите вообще что-нибудь добавить к сегодняшнему протоколу? Не касаясь вопроса прокурора, а?
- Это действительно мой последний допрос?
- По всей вероятности, да. Государь торопит дело к слушанию в сенате.
- Тогда пишите... В заключение я хотел бы более точно определить мое участие во всем настоящем деле. Если в одном из прежних показаний я выразился в том смысле, что не был инициатором и организатором замысла на жизнь государя, то только потому, что в этом деле не было одного определенного инициатора и руководителя. Но мне одному из первых принадлежит мысль образовать террористическую группу. Я принимал самое деятельное участие в ее организации в смысле доставания денег, подыскания людей и квартир... Что же касается моего нравственного и интеллектуального участия в этом деле, то оно было полное, то есть все то, которое дозволяли мне мои способности и сила моих знаний и убеждений. Все.
- Больше ничего не хотите добавить?
- Ничего.
- Ни одного слова?
- Ни одного.
2
28 марта 1887 года вдова действительного статского советника Ильи Николаевича Ульянова и мать заключенного в Петропавловской крепости государственного преступника Александра Ульянова Мария Александровна Ульянова написала письмо Александру III. Вот его текст:
«Горе и отчаяние матери дают мне смелость прибегнуть к Вашему Величеству, как единственной защите и помощи.
Милости, государь, прошу! Пощады и милости для детей моих.
Старший сын, Александр, окончивший гимназию с золотой медалью, получил золотую медаль и в университете. Дочь моя, Анна, успешно училась на Петербургских высших женских курсах. И вот, когда оставалось всего лишь месяца два до окончания ими полного курса учения, у меня вдруг не стало старшего сына и дочери...
Слез нет, чтобы выплакать горе. Слов нет, чтобы описать весь ужас моего положения.
Я видела дочь, говорила с нею. Я слишком хорошо знаю детей своих и из личных свиданий с дочерью убедилась в полной ее невиновности. Да, наконец, и директор департамента полиции еще 16 марта объявил мне, что дочь моя не скомпрометирована, так что тогда же предполагалось полное освобождение ее. Но затем мне объявили, что для более полного следствия дочь моя не может быть освобождена и отдана мне на поруки, о чем я просила ввиду крайне слабого ее здоровья и убийственно вредного влияния на нее заключения в физическом и моральном отношении.
О сыне я ничего не знаю. Мне объявили, что он содержится в крепости, отказали в свидании с ним и сказали, что я должна считать его совершенно погибшим для себя. Он был всегда глубоко предан интересам семьи и часто писал мне. Около года тому назад умер мой муж, бывший директором народных училищ Симбирской губернии. На моих руках осталось шесть человек детей, в том числе четверо малолетних. Это несчастие, совершенно неожиданно обрушившееся на мою седую голову, могло бы окончательно сразить меня, если б не та нравственная поддержка, которую я нашла в старшем сыне, обещавшем мне всяческую помощь и понимавшем критическое положение семьи без поддержки с его стороны.
Он был увлечен наукой до такой степени, что ради кабинетных занятий пренебрегал всякими развлечениями. В университете он был на лучшем счету. Золотая медаль открывала ему дорогу на профессорскую кафедру, и нынешний учебный год он усиленно работал в зоологическом кабинете университета, подготовляя магистерскую диссертацию, чтобы скорее выйти на самостоятельный путь и быть опорой семьи.
О, государь! Умоляю - пощадите детей моих! Нет сил перенести этого горя, и нет на свете горя такого лютого и жестокого, как мое горе! Сжальтесь над моей несчастной старостью! Возвратите мне детей моих!
Если у сына моего случайно отуманился рассудок и чувство, если в его душу закрались преступные замыслы, государь, я исправлю его: я вновь воскрешу в душе его те лучшие человеческие чувства и побуждения, которыми он так недавно еще жил!
Я свято верю в силу материнской любви и сыновней его преданности и ни минуты не сомневаюсь, что я в состоянии сделать из моего несовершеннолетнего еще сына честного члена русской семьи.
Милости, государь, прошу милости!..
Мария Ульянова.
28 марта 1887 года.
С.-Петербург.
(Васильевский остров,
Средний пр., д. 32, кв. 5.)»
Спустя всего лишь два дня, в понедельник, 30 марта, на этом прошении появится резолюция Александра III: «Мне кажется желательным дать ей свидание с сыном, чтобы она убедилась, что это за личность - ее милейший сынок, и показать ей показания ее сына, чтобы она видела, каких он убеждений».
В тот же день прошение М.А. Ульяновой с царской резолюцией доставляют министру внутренних дел графу Толстому.
И уже через тридцать минут вместе с сопроводительной запиской министра оно лежит на столе директора департамента полиции Дурново, который делает в журнале приема посетителей следующее распоряжение: «Вызвать ко мне г-жу Ульянову завтра, к двенадцати часам».
А 31 марта - Сашин день рождения...
31 марта 1887 года заключенному в камере № 47 Трубецкого бастиона Петропавловской крепости государственному преступнику Александру Ульянову исполнится двадцать один год.
3
Напряженные дневные раздумья, лихорадочные воспоминания, безостановочная работа памяти - все это требовало отдыха, переключения на иной, нелогичный строй, на иррациональный лад, и организм, заботясь о чередовании своих состояний, погружал по ночам своего хозяина в продолжительные и бессистемные видения и картины.
Тридцатого марта он долго не мог уснуть. Ложился, закрывал глаза, дышал глубоко и ровно, пробовал считать до ста, вставал, ходил по камере, возвращался на койку, натягивал на голову одеяло, ворочался, вздыхал, забывался на мгновение, но тут же, растревоженный каким-то нестерпимым, непереносимым разрядом-видением, вскидывался изнутри, пробуждался, пытался вспомнить, что же именно видел он всего лишь секунду назад, цеплялся памятью за кончики каких-то разноцветных зигзагов и молний и снова ощущал себя в каменной замкнутости камеры, под сводчатой тяжестью потолка, на дне огромного потайного сундука, закрытого на сто замков, заколоченного на тысячу гвоздей.
Сон не шел.
Лихорадочно сменяя друг друга, в сознании судорожно возникали обрывки мыслей, не связанные друг с другом слова, всплывали звуки, что-то приближалось и уходило, что-то надавливало, угнетало, тяжелило, ослабевало и снова надавливало.