- Уже на четвертом курсе?
- На четвертом курсе.
- Несмотря на ваши молодые годы?
- Да, я был на четвертом курсе.
- Вы кончили курс в Симбирской гимназии?
- Да, в Симбирской гимназии.
- Ваши братья в настоящее время тоже обучаются в Симбирской гимназии?
- Да, они обучаются в той же гимназии.
- Имеете матушку?
Сенаторы и сословные представители, заскрипев креслами, оборотились к последнему ряду. Легкий шелест в публике - сановные дамы, придерживая разноцветные шляпки, с любопытством лорнировали одиноко сидящую у входных дверей немолодую женщину в темном платье.
И вдруг Саша увидел, как черная наколка на белой маминой голове поднялась вверх. Мама смотрела на него сквозь шелестящий, любопытствующий, шушукающийся зал твердыми, ясными, добрыми глазами.
«Мужайся, мужайся, - прочитал он в ее взгляде, - будь самим собой, не думай сейчас ни о чем, кроме как о своем достоинстве и своих убеждениях».
Саша положил руки на барьер, стиснул пальцами деревянные перила и почувствовал, как все внутри у него мускулисто подбирается и сжимается в уверенную, надежную пружину.
- Да, у меня есть мать, - неожиданно громко даже для самого себя и почти вызывающе заговорил он, и зал, и все члены суда, привлеченные этой необычной интонацией, с шумом повернулись теперь уже в его сторону. - Да, у меня есть мать, - продолжал Саша, - вдова действительного статского советника Ильи Николаевича Ульянова, бывшего директора народных училищ Симбирской губернии, Мария Александровна Ульянова.
Пауза разлилась по залу внезапной тишиной. Только усато сопели около незрячей Фемиды мамонтообразные судебные приставы.
Первым нарушил тишину Дейер. Погладив пальцами подбородок, он снова переложил бумаги на столе перед собой с одного места на другое, взглянул на Сашу, прищурился.
- Скажите, подсудимый, в гимназии вы содержали себя на свои средства?
- Нет, в гимназии я содержался на средства отца.
- А в университете?
- Тоже... Впрочем, одно время я имел урок, который давал мне некоторые средства, но это длилось недолго.
- Значит, и в гимназии, и в университете вы содержались на средства своих родителей?
- Да.
- У вас большое семейство?
- Семеро.
Дейер удовлетворенно, как будто он выявил только что такие факты, о существовании которых до этой минуты никому ничего не было известно, откинулся на спинку кресла.
Сидевший справа от него подслеповатый сенатор Ягн, испросив предварительно у председательствующего разрешения, вопросительно направил на Сашу лорнетку.
- Значит, в Петербурге, Ульянов, вы уже четыре года?
«Что же, он спал все время до этого? - подумал про себя Саша и усмехнулся. - Впрочем, сенаторское кресло, особенно здесь - под сенью окруженной городовыми Фемиды, вполне подходящее для сна место».
- Да, я уже четыре года в Петербурге.
- И что же, все эти четыре года старались навербовать себе сообщников? Или все-таки первые годы провели в учении?
Голос у Ягна был старческий, въедливый, дребезжащий.
- Все четыре года, проведенные в Петербурге, я занимался теми науками, для которых поступил в университет. Свидетельства о моем участии в занятиях, скрепленные ведущими профессорами естественного факультета, вы легко обнаружите в материалах дела, господин сенатор.
- Все ваши профессора, несмотря на оказанную им высокую честь воспитания юношества, совершенно не исполняют своих обязанностей!
- Что же касается до вербования сообщников, - продолжал Саша, не обращая внимания на гневную филиппику государственного старца, - то я этого не делал и в последнее время.
- Все, все до единого! До единого!
Ягн бросил на стол лорнетку и обиженно замолчал.
- У вас больше нет вопросов? - Дейер наклонился к самому уху Ягна.
- У меня есть вопросы.
Сенатор Окулов - плотный, с седым бобриком коротко остриженных волос, с вислыми щеками - сверлил Сашу злыми, пронзительными, маленькими, черными глазами.
- Объясните суду, Ульянов, как вы попали в кружок? Кто был посредником?
- В этом деле не было никаких посредников, господин сенатор.
- Каким же образом сделалось ваше знакомство со злоумышленниками?
- Я сам сходился с людьми.
- С кем именно?
- С Генераловым, Андреюшкиным, Лукашевичем, Говорухиным...
- Пилсудского и Пашковского знали?
- С Пилсудским я познакомился только по поводу печатания программы. Пашковского я не знал совсем.
- А с Шевыревым и Говорухиным давно были знакомы?
- С прошлого года.
- Вы знали, где живет Говорухин?
- Знал.
- Часто бывали у него?
- Часто.
- Говорухин жил вместе со Шмидовой?
- Да.
- Шмидова была с ним в таких отношениях, что могла знать все, что делает Говорухин?
- Нет, совсем не в таких отношениях. Они были просто соседями по квартире. Говорухин не доверял ей никаких своих дел.
- Вы утверждаете это?
- Утверждаю.
- А вам никогда не случалось, придя на квартиру Говорухина и не застав его дома, оставить что-либо Шмидовой для передачи Говорухину?
- Нет, не случалось.
Окулов, сделав какую-то пометку в своих бумагах, кивнул седым бобриком председательствующему, как бы говоря, что у него вопросов больше нет.
Дейер посмотрел на сидящих с обоих краев сенаторов - налево, на Бартенева (тот покачал головой, вопросов нет), и направо, на Лего (у Лего вопросов тоже не было) , после чего начал задавать вопросы сам.
- Скажите, подсудимый, какого числа уехал за границу Говорухин?
- Двадцатого февраля.
Саша посмотрел на маму. Она снова сидела, опустив голову, держа около рта носовой платок. Бедная мама, зачем ей сидеть здесь и слушать все эти крючкотворные вопросы давно уже выживших из ума сенаторов, единственная цель которых - увеличить степень вины второстепенных участников дела: Шмидовой, Ананьиной, Пашковского, Пилсудского, Сердюковой, Новорусского.
- Ульянов, из материалов дела следует, что провожали Говорухина за границу именно вы.
- Да, провожал Говорухина я.
- Почему Говорухин уехал за границу?
- Вследствие того, что он был причастен к замыслу на государя.
Саша взглянул на царский портрет. Курносое лицо Александра III было откровенно вздорно и тупо... «И что за рабская привычка называть государем этого посредственного, ничтожнейшего человека?..»
- Но ведь и вы были причастны к этому замыслу, однако же вы не уехали.
- Это было дело каждого - уезжать или оставаться.
- Позвольте, но какое же было основание вам и другим лицам, принимавшим участие в заговоре, оставаться в Петербурге, а Говорухину спасаться за границу? Как вы позволили ему уехать? Ведь он же был вашим соучастником! Он оставил вас здесь, а сам удрал за границу!
- Не он нас оставил, а мы остались сами.
Первоприсутствующий с досадой отодвинул от себя бумаги.
- Ничего не понимаю. Все-таки вы что-то скрываете, Ульянов. Этот непонятный случай с отъездом Говорухина за границу был отмечен еще следствием.
- Я ничего не скрываю, господин сенатор.
- Но почему же именно Говорухину выпала столь счастливая доля избежать преследований, а остальным, гораздо более молодым, остаться здесь? Почему?
Саша посмотрел на Дейера, устало опустил глаза.
- Вам этого не понять. Первоприсутствующий заерзал в кресле.
- Вы объяснитесь лучше, так и я пойму.
Саша нашел мамины глаза, вздохнул, сделал неуловимое движение головой, как делал это всегда в детстве, когда просил прощения за что-нибудь, потом медленно перевел взгляд на Дейера.
- Уехать, господин сенатор, мог каждый. Всякий, кто хотел. И остаться тоже... Уехал один Говорухин.
- Ну так что из этого?
- Мне больше нечего добавить к своим объяснениям.
Первоприсутствующий развел руками.
- И вы думаете, что объяснили вразумительно? Мне, например, по-прежнему ничего не понятно.