Он поспешил сменить тему:
— Что собираетесь делать в Египте?
— У меня месячный отпуск. Много времени, чтобы все увидеть.
— Одна?
— Вас это удивляет?
— Немного. Если вы замужем, почему не путешествуете вместе с вашей половиной?
Нахальства этому мужчине, который выдавал себя за холостого, было не занимать. Впрочем, я ведь тоже не была искренней. Каждый из нас старался провести собеседника.
— По обоюдному согласию мы решили отдохнуть отдельно друг от друга.
— Похоже, у вас семейные проблемы. Или вы хотите проверить чувства?
О боже, во что я позволила себя втянуть? Меня ужасало вранье, я чувствовала себя так, словно репетировала роль в дешевом сериале.
— Просто интересно узнать, что чувствует женщина, оказавшись одна на краю света.
— Неужели вам интересно путешествовать в одиночку?
— Достаточно интересно. Уверяю, впечатлений масса.
— Вы задержитесь в Каире?
— Да.
— Тогда у меня к вам предложение.
— В самом деле?
— Давайте поужинаем вместе. Это возможно?
Его старания скрыть свои подлинные намерения были шиты белыми нитками. Сначала кольцо, теперь приглашение. Не так давно, согласившись на это, я лишилась бы головы.
— Не думаю, что это возможно.
— И все-таки я постараюсь вас убедить в обратном, — заявил он, явно не теряя надежды.
— Моему мужу это не понравилось бы.
«Вашей супруге тем более», — мысленно добавила я. Я не сказала это вслух из вежливости, к тому же разговор следовало побыстрее закончить.
В тот момент я задалась вопросом, при каких обстоятельствах женщина чувствует себя максимально комфортно. Наверное, где-то посредине между теми, в которых когда-то оказалась я, то есть изолированная от посторонних мужчин, но отданная во власть бывшему супругу, и теперешними, когда я была не защищена от нескромных предложений. Очевидно, женщины, в отличие от мужчин, никогда не могут чувствовать себя полностью свободными, путешествуя, завязывая разговор или обрывая его. Везде можно встретить ловеласа, от которого трудно отделаться.
По крайней мере, в одном я была свободна — по пути из Парижа в Каир я не буду сидеть рядом с этим человеком.
— Интересно, будем ли мы сидеть вместе на следующем рейсе? — сказал он.
На моем посадочном талоне значилось место 32D, а на его — 19А.
— Как жаль! — воскликнул он.
Я перестала поддерживать разговор, зная, что неприятное соседство придется терпеть лишь до пересадки в Париже. Мужчина выглядел разочарованным. Я надела наушники и сделала вид, что смотрю телевизор.
С другой стороны, меня порадовало происшедшее, ибо предложение попутчика служило доказательством того, что мужчины испытывают ко мне интерес. Вот ведь парадокс!
Не проходило и пяти минут, чтобы он не посматривал в мою сторону. Я делала вид, что ничего не замечаю, продолжая слушать музыку. Неплохая уловка, чтобы избежать его инквизиторского взгляда и каверзных вопросов. Я попыталась уснуть, чтобы побыстрее оказаться в Париже и забыть об этом ни к чему не ведущем разговоре. Мне также необходимо было взять себя руки, так как от мысли, что я снова окажусь во Франции и увижу аэропорт, в котором не была пять лет, у меня начала кружиться голова.
* * *Оставалось только пятнадцать минут до конца полета. Мое сердце едва не выскакивало из груди, и внутреннее напряжение стало почти болезненным. Мой сосед заметил мою нервозность, возможно, ему хотелось проявить участие. Но он также заметил, что я избегаю на него смотреть, почувствовал ту дистанцию, которую я установила между нами.
Через несколько минут мы должны были расстаться, и я не хотела показаться ему невежей. Поэтому на прощание я решила сказать ему несколько слов.
— Слишком долгий этот перелет.
Он посмотрел на меня озадачено, словно спрашивая: «Ну что, надумала?»
— Долгий, согласен. Но не без приятностей.
Не без приятностей. Надо же! Неприхотливый, но очень упрямый. Голос стюардессы в который раз спас ситуацию. Самолет стал снижаться.
Мое сердце сильно билось при мысли, что я снова увижу аэропорт, который воскресит все мои кошмары, и я совсем забыла, как меня раздражал своей настойчивостью этот мужчина.
Это правда, что есть раны, которые всегда напоминают о себе. В лучшем случае они затягиваются, оставляя ощутимые рубцы. Мои шрамы до сих пор еще красные, грубые и очень большие.
Мой неугомонный сосед продолжал разглагольствовать, но я словно оглохла. Я знала, что, когда закончится полет, оборвутся и эти речи.