Теперь ситуация была несколько иной. Муж был рядом, и он никому бы не позволил подойти к своей супруге.
Мне хотелось думать, что эта женщина вовсе не такая несчастная, но я не могла не подойти к ней, тем более что она не сводила с меня глаз. Собравшись с духом, я поднялась и села с ней рядом, на место, которое раньше занимал ее старший сын, игравший теперь в сторонке. Грудной ребенок все еще был у нее на руках, а второй сидел на коленях.
— Они очень красивые, — сказала я по-арабски, чтобы между нами установилось доверие.
— Спасибо, — ответила она скромно, бросив обеспокоенный взгляд в сторону супруга.
Он делал вид, что погружен в чтение, но не смог скрыть своего любопытства и то и дело поглядывал на нас.
— Вы египтянка? — спросила я у женщины.
— Нет. Иорданка, так же, как и муж. Но и его, и мои родственники живут в Египте, и мы едем к ним в гости.
— Вы их давно не видели?
— Почти три года. Я очень по ним соскучилась.
— Зато теперь у вас будет возможность побыть с ними некоторое время.
Удостоверившись, что муж все еще читает, она наклонилась ко мне и сказала:
— Но мы посетим только его родных, а не моих.
— Почему?
— Мои живут в другом городе, в трехстах километрах.
— Триста километров — это ерунда. Вы сможете к ним съездить.
— Нет. Мои родные время от времени навещают меня, — расстроено объяснила она. — Но я не имею права поехать к ним — ни сама, ни с детьми.
Женщина все больше и больше волновалась, так как знала: ее муж, несмотря на напускное безразличие, старается не пропустить ни слова из нашего разговора.
— Его родители старые, а их дочь через несколько дней выходит замуж. Я должна буду готовить и заниматься домашними делами.
— А когда вы вернетесь во Францию, кто будет смотреть за стариками?
Не иначе как в порыве безумного отчаяния она призналась:
— Я слышала телефонный разговор мужа с кем-то из родственников. Он сказал, что непременно вернется туда.
— А что вы сами думаете об этом?
— Ничего не думаю. Все решает он.
Не в силах более сдерживаться, ее супруг опустил газету на колени и посмотрел мне прямо в глаза. Его взгляд был точно таким, как и у всех остальных мужчин, уверенных в священном праве навязывать женщине свою точку зрения, свои ценности и, в особенности, свою веру.
— Вы арабка? — сухо спросил он.
— Да, арабка, — твердо ответила я.
— Мусульманка?
— Да, мусульманка.
— Стало быть, вы считаете, что все эти тряпки, надетые на вас, может носить мусульманка?
— Я не позволяю вам говорить со мной в подобном тоне.
— Вы в первый раз едете в Египет?
— В первый.
— Не сомневаюсь. Вы не знаете наших обычаев. Вы едете в мусульманскую страну, мадам, и, будь я на вашем месте, я бы так не одевался. Я не думал, что вы арабка, а тем более мусульманка. О Аллах, огради нас от скверны! Как бы то ни было, моей жене больше не о чем с вами разговаривать, это понятно?
— Я вас правильно поняла: вы запрещаете ей со мной разговаривать?
Мне очень хотелось принять его вызов и выплюнуть ему прямо в лицо все, что я думаю о мужчине, который относится к жене как к рабыне и использует религию, чтобы доминировать над ней. Но я сдержалась, понимая, что нахожусь не в той весовой категории, чтобы отбивать его атаки. Женщина сжалась от страха. Я поспешила удалиться, пока мужчина не произнес еще более оскорбительных слов. Слова иногда ранят женщину сильнее и точнее, чем оружие.
Пара выясняла отношения, а я направилась к скамье в дальнем конце зала ожидания. Мужчины из мусульманских стран — почему они решают всегда за нас? Почему они определяют, что нам говорить, как нам одеваться, как вести себя? Женщина сидела, не двигаясь. Она наклонила голову и даже не осмеливалась смотреть в мою сторону, смирившись со своей участью. Бедняжка! Если к ней так относятся во Франции, то что же будет там, куда они направляются?
Я старалась не смотреть на эту женщину. Я жалела ее и упрекала себя за то, что навлекла на нее гнев супруга. Сердце сжималось от жалости, такой она была потерянной, но я знала, что становиться между мужем и женой — себе дороже, особенно если это арабо-мусульманская семья. Никто из посторонних не имеет права вмешиваться в ее дела. Женщина является собственностью мужчины, и всякое публичное сомнение в этом и неодобрение этого факта будет с гневом отвергнуто.