Потом до барона Аугустина дошло, что другой барон рассказывает о его великой охоте на ящера не как о героическом поступке, а попытке срочно найти афродизиак для угасающего либидо. Состоялась дуэль, с которой барон не вернулся живым. Его противник помер тоже, но не сразу, а спустя недели две от сепсиса. А передо мной возникла дилемма — уезжать или оставаться. Я выбрал отъезд. Лицезреть спор о наследстве я не желал. Да и все новые претенденты на владение меня не особенно любили — ни баронесса Имри, ни братец, ни возникший откуда–то еще один дальний родственник, настаивающий, то это он должен быть бароном по праву старшинства в роде, но якобы из любви к Аугустину уступивший очередь тому. Но вот теперь… Громкие споры этих трех (иногда с участием дочек братца) звучали день и ночь на весь замок. Они даже за обедом ухитрялись в голос спорить, пресеклась ли ветвь этого нового лица или не пресеклась.
В итоге я решил уехать, воспользовавшись тем, что клятва службы расторгнута смертью барона, а детей у него нет (по здешним законам от меня могли потребовать службы детям барона до совершеннолетия их, если они этого пожелают). Меня не гнали, но и не удерживали. Все были заняты собой. Провожали меня только слуги и дружинники, которым я когда–то сделал что–то доброе. Алина уезжала со мной. Отец ее остался. Аристократы громко ругались в зале о применении параграфа восемь местного кодекса законов при разделе имуществ и титулов дедом Аугустина. Сложно мне их понять. Ведь у меня нет двенадцати поколений благородных предков, герба и родового проклятия. Оно должно было поразить внуков следующего владельца, если верить семейным хроникам.
За окнами незаметно подкрался вечер. Ужинать не хотелось, поэтому я решил никуда не ходить. Если организм передумает, то у меня был оставшийся утренний чай во фляжке и галеты, не съеденные на реке. Я совершил вечерний туалет, почистил сапоги и кольт, перезарядил револьвер спецпатронами, и улегся на кровать. Темнота за окнами густела и густела. Постепенно подкрался сон. Тьма и сон приходят всегда…
А во сне опять были забитые живыми и мертвыми колодцы Каскелена, крики заживо горящих вместе с храмом на центральной площади жителей и вдрабадан пьяный командир третьей роты мастер Торвальд, ходящий по умирающему городу и для чего–то разбивающий всем покойникам носы боевым молотом. Для чего он это делал — он сам не объяснял, а спросить у него никто не решился ни тогда, ни потом….
Миновавший день седьмой (если я не сбился со счета) и его 'удовольствия' стоили мне подъема давления на следующий день. Давящая головная боль отпустила только после обеда, а выбраться из номера я решился только к вечеру. Сходил поужинать, так как было не до еды ни утром, ни днем. Еда не лезла в горло, но я ел по необходимости. Экспериментировать с кислым не стал, ибо не ощущал себя в силах. И так весь день подташнивало.
Уходя в гостиницу, даже пожалел, что нет портала между трактиром и номером — шагнул бы так от порога к порогу. А теперь идти аж целых три квартала. Когда я их прошел, запоздалая мысль посетила меня, что можно было, коль плохо себя чувствую, и на такси проехать. Тудыть его через семь гробов в центр мирового равновесия, в загробные рыдания и бракоразводные электроды! Совсем болезнью мозги добило, раз не допер до этого! Увы, 'хорошая мысля вечно опосля'.
Вот так и прошел восьмой день, без всякой радости и всякого толка. Хорошо одно, что сегодня воспоминания совсем не беспокоили. Но что–то мне в Гуляй–поле память сильно встряхнуло, как бы чего еще нехорошего не вспомнилось…. Переоделся ко сну и лег. Высшие Силы смилостивились надо мной и послали мне спокойный сон до утра и без всяких сновидений. То, что и надо было….
Мысли о том, что я слишком долго сижу в Гуляй–Поле, вновь посетили меня утром. Этим мыслям я и отдал должное, проснувшись и повалявшись перед подъемом.
Сызрань и Самарская Лука были мне явлены в вещем сне прямо и недвусмысленно. А вот Черная башня — скорее как собирательный образ. И общим для всех трех ее вариантов было только то, что ее Властелин либо дома отсутствует, либо занят чем–то архиважным и незваным посетителем побрезговал. Я пробовал на зуб эту мысль и так, и эдак, пока не пришел к следующей догадке: а что если этих Черных башен действительно несколько, ибо они созданы для разных целей? Тем более что по аборигенским легендам Властелин Ужаса был из местных аристократов, для которых число замков и дворцов прямо пропорционально их значимости.