Хорошенькое приключение. Прийти в лес и всю ночь мыкаться. В погоне за Самкой.
В дубовой тени он оступился, потерял равновесие, упал. Обо что-то ударился. Пошарил по дну канавы. Что-то металлическое, край с зазубринами. Черт. Рваная штанина. Подставил ладонь под свет. В крови. Кровь обильно течет, падает на землю, на сухие листья. Надо перевязать. Пришлось снимать рубашку, отдирать рукав, разрывать его надвое и перевязывать ногу. Сделав это, он надел рубашку. В голое левое плечо впивались комары. Почуяли кровь. Комары всего леса слетались к нему. Меньшиков чертыхался. Скромная его стоянка представлялась сейчас весьма комфортной, чудесной: дымокур, стена поваленного дерева, одеяло из верблюжьей шерсти. И там осталась фляжка, в ней немного воды.
Меньшиков посмотрел на луну. Луна достигла уже высшей точки на небе и густо светила на башни.
Как можно было подчиниться ей, этому небесному объекту.
Луна голая, мертвая. Американцы ее топтали. Русский луноход бороздил.
Понуждаемый комарами, он пошел дальше. И тут же остановился.
Ты же на той стороне.
На какой.
На той, на чужой. Вылез из траншеи на ту сторону. И уходишь неизвестно куда.
Он не мог точно вспомнить, на какую сторону выбрался. На ту или эту. То есть на не эту, которая под ногами и всюду, а на ту, на которой нет стоянки.
По дубраве он кружил еще некоторое время, наконец, устав, сел, задремал... очнулся. Сначала показалось, что луна вдруг стала светить сильней. Но нет. Светало. Луна бледнела.
Что-то его разбудило.
Вновь раздались эти звуки: как будто тяжелые бильярдные шары падали на мраморный пол или стол. Он оглянулся и вдруг понял, что находится на краю дубравы. С остывшего болота поднимался туман, медленно полз к лесу.
Влезть на дуб, посмотреть. Но дубы были неохватные. Да и как залезешь, чтобы не потревожить рану. И все-таки он попытался. Выбрал дерево с низкими сучьями, кое-как подтянулся, поднялся на один сук, на второй. Еще выше. И услышал треск, тяжелые шаги. Громкий вздох. Вместе с клочьями тумана двигался большой зверь, темно-бурый, седоватый. Лось. Могучий, как слон.
Он остановился неподалеку, шевеля крупными, почти заячьими, ушами. Бычьи ноздри раздувались на горбатом носу. Может, он чуял чужака, но головы не поднимал. Медленно побрел дальше. Сорвал на ходу с липы пучок листьев.
Меньшиков осмотрел ствол. Ухватиться было не за что. Пришлось спуститься. Под повязкой потекла свежая кровь.
Он пошел краем леса.
Лось был высок и мощен. Горбонос. Меньшиков слышал, что, обороняясь, лось работает ногами, как булавами. Вражьи черепа всмятку.
С болота тянуло прохладой. Он шел, зевая. На ветвях появлялись птицы. Из-под дубов разлетались шершни. Над башнями расстилалось белесое небо. В свете утра ночное приключение выглядело необъяснимой глупостью.
Нет, так краем леса можно было уйти неизвестно куда. Меньшиков снова углубился в лес. Шел, пока путь не преградила канава. Траншея. Окоп. Заплывший землей. Вот куда ночью он угодил.
Он пошел вдоль окопа.
В папоротнике увидел ржавую каску, раскуроченную сбоку осколком или разрывной пулей. Как будто ржавые острые лепестки. Цветок папоротника.
Папоротник словно выделан из тончайшей зеленой кожи. Из шкурок перламутрово-зеленых змей. На листовых черешках, у земли, крупные рыжеватые чешуйки. Некоторые листья еще плотно скручены: настоящие молодые змейки.
Когда-то они были древовидными. Вот, например, муравьи (тянут чью-то личинку): ящеры. И над ними гигантские папоротники. Говорят, с тех пор папоротник и изменился только в размерах.
Меньшиков следил за муравьями. Вскоре один из них бросил ношу и куда-то исчез, а через некоторое время вернулся с подмогой. Вчетвером они потащили личинку быстрей. Вдруг над ними низко прошел тяжелый летательный аппарат, дирижабль - шершень. От ветра, поднятого его крыльями, заколыхались травинки. Один из муравьев как будто посмотрел вверх. Интересно, хороший у них слух? Ну да шершень так гудел, что мертвый услышит. Муравьи начали двигаться активнее. Меньшиков посмотрел, далеко ли их город. Что-то около семи-восьми метров. Далеко. По муравьиным дорогам взад и вперед двигались строители-муравьи и муравьи-добытчики. Дальше возвышался еще один муравьиный город. Это было похоже на какую-то империю. Сейчас все муравьи были бескрылыми. Но раз в году появляются крылатые самцы и самки, чтобы устроить свадьбу в воздухе. И потом сбросить крылья.
Несколько муравьев уже плутали по отвесным стенам его ног. Меньшиков стряхнул их. Оказавшись на земле, они принимали угрожающе-оборонительные позы: раздвигали челюсти, поднявшись на задние лапки и выставив две передние. Они готовы были вступить в схватку с Меньшиковым.
Он пошел в папоротнике, миновал его заросли, обогнул кусты бересклета.
Жажда уже по-настоящему мучила его. И хотелось есть. Солнце не показывалось из-за мутной пелены, и Меньшиков не знал даже, в какой примерно стороне река.
Вновь рассыпались увесистые шары. Как будто кто-то затеял некую игру. Шары еще раз собрали и бросили. Меньшиков спохватился, что идет на этот стук. Словно хочет подсмотреть, как они играют. Узнать правила игры.
Кто.
Кто-то в масках птиц и зверей. Вокруг стола. И каждый бросок что-то решает.
Дробь дятла - вот что это было. Эхо Вавилонского леса утяжеляло, округляло его дробь.
Но Меньшиков уже почувствовал себя вовлеченным в странную игру.
Ему показалось, что он видит во сне: поваленное дерево, куст, черное кострище, корягу (она еще слабо дымится), скомканное одеяло, рюкзак в изголовье, картофельную и луковую шелуху.
Устало он опустился на лесное ложе.
Можно было бы поспать.
Но что-то гнало его прочь.
Он скатал одеяло, натянул куртку. Уже на ходу допил воду. Перелез через поваленное дерево.
Вот озерко. Как он мог ночью пройти мимо.
Вскоре он выходит на окраину леса. Не очень-то хочется соваться в болото.
Пробирается по кабаньим тропам, среди бледных чумазых березок, бурых луж, рытвин, сквозь заросли багульника, крапивы. Жарко. Зудят комариные укусы. Горло пересохло.
Коряги, кабаньи лежки.
Серая птица сидит, нахохлившись, смотрит черными бусинами на Меньшикова.
Высмотрев более или менее высокую березу, он взбирается на нее.
Наверху задувает ветерок, сносит комаров.
Отдышаться. Оглядеться. Дубы далеко. И приречные луга тоже.
Возле соседних крон вьются бабочки, множество белых бабочек. Стайка меняет очертания, приближается. И вот они трепещут вокруг, пролетают под ногами. Бражники. Но бражники крупнее. Ночные. Но уже день.
Трудно поверить, что эти летуньи в белейшем бархате и прожорливые гусеницы одно и то же.
Под тяжестью Меньшикова прогибаются ветви. Он сам, как гусеница. С горящим от жажды нутром. Над головой свистнула птица. Мгновенье спустя эхо разнесло хлопок ее тяжелых крыльев. И тут Меньшиков сообразил, что эхо разносит звук выстрела. И над ним грубо свистнула вовсе не птица. Он оглянулся на дубраву. Стреляли как будто оттуда. По нему? За кого они его приняли? Разве не видно, что человек. Меньшиков спустился. Значит, там кто-то был еще. В него не стреляли даже в глухомани Азии. Те, что выгружали мясо на берег.