Дюна была широкой, но в конце концов они ее пересекли и вдруг оказалось, что они лежат бок о бок, глядя вниз на широкую песчаную котловину. Она была размером примерно с деревенскую площадь на другой стороне пролива и со всех сторон окружена дюнами, за исключением узкого прохода на северной стороне, ведущего вниз к морю.
В центре котловины потрескивал костер, несколько больший и яркий, чем их собственный. И у костра скорчились три фигуры.
— Люди! — прошептал Пазел.
— Да, — сказал Герцил.
— Но не тол...
— Не тол-ченни, да. Как можно тише, Пазел, и наблюдай.
Люди жарили на вертеле маленького зверька. На них была изодранная одежда — но это была одежда, а не обрывки и лохмотья, как у тол-ченни. На самом деле здесь было что-то вроде лагеря: ящики, сложенные как строительные блоки, импровизированная палатка из грубой ткани, кувшины и амфоры, стоящие на песке. И фигуры были вооружены: мечи, кинжалы, какая-то дубинка. Все трое выглядели сильными и ловкими.
Двое были мужчинами. Фигуре слева, поворачивавшей вертел, могло быть лет сорок: у него было суровое лицо и черные волосы с проседью, которые локонами ниспадали на плечи. Напротив него присел на корточки более молодой и гораздо более крупный мужчина, большой, как любой турах. Его глаза были закрыты, а руки сложены перед собой; он вполне мог произносить молитву. Третья фигура, стоявшая к ним спиной, была молодой женщиной.
— Значит все вранье, — прошипел Пазел. — Чума разума, она не всех уничтожила! Герцил, может быть, это никогда не случалось нигде, кроме этой деревни. И, если они ошибаются насчет чумы, они могут ошибаться и насчет двухсот лет!
— Спокойнее, парень, — сказал Герцил.
Но Пазела, внезапно ухватившегося за надежду, было не успокоить:
— Может быть, деревня была на карантине — далеко от материка, понимаешь? — именно потому, что все там сошли с ума, как длому, так и люди.
— Ну, ну, — сказал Герцил. — Люди стали идиотами, а длому в то же время стали жертвами общего заблуждения относительно причины, так?
— Почему нет? Это более вероятно, чем то, что они утверждают, верно?
— Последи за девушкой, Пазел.
Пазел поглядел: она поднимала с углей почерневший чайник. Повернувшись, она наполнила три чашки, стоявшие рядом с ней, дымящимся напитком. Пазел увидел ее силуэт на фоне огня и подумал, что его сердце остановится.
— Неда, — сказал он.
— Ага, — сказал Герцил.
— Айя Рин, — прошептал Пазел. — Герцил, она выглядит точь-в-точь как моя сестра Неда.
— Возможно, это именно она.
Пазел беспомощно уставился на воина. Он не мог говорить от страха. Сошли с ума вовсе не жители деревни, Таша и половина человеческой расы. Всего лишь он, Пазел. Он на самом деле сумасшедший: он на мгновение закрывал глаза, а когда снова их открывал, то оказывался в лазарете, в лихорадке, десятый день без воды; или все еще связанным в той пещере на Брамиане. Это было единственным объяснением.
— Когда один из мужчин отвернется, — сказал Герцил, — попытайтесь мельком увидеть его шею.
— Ты никогда не встречался с моей сестрой. Ты не можешь знать, как она выглядит. Герцил, я думаю, что сошел с ума.
— Перестань. Я смотрел на ее портрет сотни раз. Он много лет висел в кабинете доктора Чедфеллоу в Этерхорде, рядом с портретом твоей матери и твоим. Теперь он висит в его каюте. Но этому портрету, должно быть, лет десять. Я не мог быть уверен, что это она, пока ты сам ее не увидел.
— Но как, во имя треклятых воющих Ям, она могла оказаться здесь?
— Смотри! Вот ответ, или начало одного из них.
Более старший мужчина потянулся за чем-то справа от себя. Он наклонился вперед, и его длинные волосы упали с шеи. В свете костра стала видна черная татуировка, узор из штрихов и ромбов.
— Лорд Рин наверху, — сказал Пазел. — Это мзитрини.
Да, так оно и было: трое граждан Пентархии Мзитрин, вражеского государства, соперничающей державы, которая веками сражалась с империей Арквал — от одной кровавой ничьей до другой. Доктор Чедфеллоу всегда утверждал, что отдал Неду в руки дипломата-мзитрини, чтобы спасти ее от превращения в рабыню или наложницу какого-нибудь арквали. Да, это возможно, подумал Пазел: она могла перенять их обычаи, их верования. За пять лет она могла стать почти кем угодно.
— Что нам делать? — прошептал он.
— Я привел тебя сюда, чтобы ты помог мне принять решение, — сказал Герцил. — Они мзитрини, будь уверен. Это означает, что они, как и мы, каким-то образом пересекли Правящее Море. Но они не простые моряки. Эти татуировки провозглашают священный сан. Они сфванцкоры, воины-жрецы. И если они решат напасть на нас, они победят.