— У этой треклятой твари нет конца! — сказал один из турахов, не сводя глаз с сочащегося тела змея.
— Тихо, морпех, — прошептал его командир.
— Он опускается все ниже, — сказал мечник Герцил Станапет.
Так оно и было: ниже и еще ниже, пока они больше не могли видеть горизонт под петлей плоти. Дальний виток тоже опускался, и голова существа исчезла из виду. Затем Фиффенгурт зашипел сквозь зубы. Вода вокруг ялика закипела.
Они находились в центре огромной стаи акул, тянувшейся за монстром, как лента ртути — акулы плыли так плотно, что толкали друг друга, брызги летели в лодку. Акулы были стройными, размером с человека, их мертвые глаза были круглыми, как монеты. Таша чувствовала, как каждая морда ударяет по корпусу.
Их количество казалось таким же бесконечным, как длина монстра. Но, в конце концов, стая проплыла мимо, и почти в то же время арка плоти скрылась из виду. От змея не осталось ничего, кроме пенного следа.
Фиффенгурт и солдаты сотворили знак Древа. Мистер Болуту, длому, начал благодарственную молитву лорду Рину. Но Пазел осторожно поднялся на ноги. Таша наблюдала, как он прикрыл глаза, изучая след существа.
Такой маленький, внезапно подумала она. Парню едва исполнилось семнадцать, в том возрасте, в каком она будет через шесть недель, смуглый, как любой смолбой, и даже еще немного темнее, из-за крови. Тонкие руки, свирепые глаза. Не безразлична ли она ему? Не безразличен ли он ей? Значило ли это что-то, это понятие — я не безразличен, я люблю — после вчерашнего? Он вполне мог бы потерять надежду. Он мог бы возненавидеть ее, между делом, как часть ненависти ко всему: новому миру и старому, «Чатранду» и месту, где корабль бросил якорь, испуганным жителям деревни, диким Богам.
Когда молитва закончилась, сержант Хаддисмал, огромный мускулистый турах с кожей, похожей на сапожную, обернулся и свирепо посмотрел на мистера Фиффенгурта.
— Не могу по ить этим глазам, — сказал он, указывая, как будто его глаза можно было спутать с какой-то другой парой. — Ты бросил румпель, чувак! Какой из тебя гребаный рулевой?
— Тот, который вывел нас целыми и невредимыми из Неллурока, — сказал Герцил.
— Я не спрашивал тебя, Станапет, лады? — огрызнулся турах. — Но я спрошу, еще раз. Что, во имя девяти гнилых Ям, мы здесь делаем? Что вы, ребята, нашли вчера такого, что заставило вас так испугаться, что вы не позволили мужчинам ступить на сушу? Это должно быть что-то похуже, чем еще несколько этих рыбоглазых мерзких тварей.
Пара длому просто посмотрела на него, серебряные глаза сияли на фоне черной-пречерной кожи. Их безразличие к его оскорблениям только подогрело ярость Хаддисмала. Он крикнул Пазелу, чтобы тот сел, а мистеру Фиффенгурту — вычерпывать воду, хотя квартирмейстер уже это делал. Снова взглянув на Герцила, сержант указал на могучий корабль, который был их пунктом назначения.
— Просто скажите мне проклятую богами правду. Восемьсот человек сходят с ума от жажды, а вы возвращаетесь из деревни с двумя маленькими бочонками пресной воды и говорите, что это все, парни, впредь до дальнейшего извещения. И что мы получаем в качестве объяснения? Ничего. Скоро мои люди заступят на дежурство по охране порядка, хотя сами они настолько высохли, что слизывали бы пот со свиньи. Что я могу им сказать? Ничего. А потом, просто чтобы доказать, что вы безумны, как лунные псы, вы объявляете, что мы собираемся совершить прогулку на пустынную сторону пролива, чтобы вы могли побегать по дюнам. Что вы там нашли? Ни хрена.
— Мы вернемся на «Чатранд» к закату, — сказала Таша.
— Раньше, — сказал Фиффенгурт, — если снова будем грести, конечно.
Хаддисмал хмуро посмотрел через плечо на западный берег, уже в миле позади них.
— Бессмысленно, — сказал он. — Это всего лишь песчаная коса! Любому дураку ясно... Эй, Мукетч! Сядь уже на задницу!
Но Пазел, словно позабыв ненавистное прозвище, остался стоять на носу. Он смотрел на волны вокруг ялика, и Таша заметила, что они были неровными и странно взбитыми.
— Сержант Хаддисмал? — спросил Пазел.