Страх просачивался во дворец многими путями. Повара слышали истории на рынке: огромные блодмелы мзитрини, мчащиеся на восток по Нелу Гила, тела, выброшенные на берег Чересте, горящее торговое судно. Двоюродный брат кузнеца слышал, что арквали казнили шпионов в Ормаэле, насаживая головы на колья. Распространился злобный слух, что король и его супруга отправились не в Зимнюю Крепость, а в изгнание, бросив Симджу на произвол судьбы.
В разгар всей этой суматохи произошла трагедия, настолько незначительная, что она почти прошла незамеченной: смерть школьного учителя. Старик прожил подопечным во дворце тридцать лет, с тех пор как разговорная лихорадка сделала его немым. Он был вежлив, но одинок, держался в основном в своей крошечной комнатке рядом с библиотекой, и умер после обеда, во сне. Поскольку он пережил своих немногочисленных друзей, никакой особой церемонии не предстояло. Личный врач короля, который случайно зашел к нему с бутылкой кактусового спирта от люмбаго короля, предложил подготовить труп к погребению в клинике темпларов, куда отправлялись умирать бедняки города.
Был послан паж, доставили гроб. В девять часов вечера шестеро дворцовых стражников вынесли сосновый ящик в тенистый внутренний двор и погрузили его на запряженную ослами повозку, которой управлял сам доктор. Отъезд школьного учителя из дворца не привлек внимания никого, кроме маленькой птички, взволнованно порхавшей по крепостным валам.
Дорога к клинике была в плохом состоянии. Доктор откинулся назад и положил руку на крышку гроба, словно желая его поддержать. Пальцы коротко барабанили по доскам, казалось, бессознательно. Лицо было старательно непроницаемым.
В трех кварталах от клиники он свернул в узкую боковую улочку. Это был один из самых тяжелых моментов в его жизни. Доктор своими глазами видел пытки арквали, и с этим рывком поводьев он стал врагом Аркваля. Он подавил желание пустить ослов рысью.
Улица вела на юг, в ветхий квартал города рядом с портом. В конце концов тележка поехала по туннелю под более широким бульваром. Это была сырая, темная каменная труба, пропахшая мочой и плесенью. В самом ее центре доктор быстро огляделся, остановил тележку и прошептал молитву. Он протянул руку назад и откинул единственную защелку гроба.
Крышка открылась, и Эберзам Исик выпрямился. Он был одет в темную водонепроницаемую куртку и черную шерстяную шапочку — наряд симджанского рыбака. Прежде чем доктор успел что-либо сказать, он выбрался из гроба и спрыгнул на землю. Когда его ноги коснулись булыжников, он зарычал от боли.
— Осторожнее, парень! — прошипел доктор.
— Черт возьми, мое колено — не имеет значения, не имеет значения. — Исик, прихрамывая, подошел к доктору и пожал ему руку. — Своим выживанием я обязан тебе не меньше, чем Ошираму, — сказал он. — Если мы оба проживем достаточно долго, я постараюсь вернуть этот долг. А теперь уходи, друг мой.
— Я знал, что ты поправишься, — сказал доктор. — Я увидел бойца в твоих глазах. Но, Исик, золото...
— Вот, — сказал Исик, похлопывая по тяжелому мешочку у себя под курткой.
— А твое лекарство? Чай из кровавого корня?
— У меня есть все. Иди, иди. Да хранит тебя Рин.
На этот раз доктор действительно пустил ослов рысью. Эберзам Исик прижался к скользкой стене, наблюдая, как они исчезают. Две минуты, сказал он себе. Затем прогулка в порт с опущенной головой и неподвижным взглядом. Не слишком быстро, не слишком медленно. Он нащупал свое оружие. Стальные кастеты, скрытые лезвия. Эту битву он выиграет, ради своей убитой девочки.
Он потер лицо и обнаружил, что оно ему незнакомо. Густая борода, никаких бакенбард. Еще один слой маскировки. Оширам — хороший человек, подумал Исик. Он сделал все возможное, чтобы осознать опасность, грозящую его острову. Но он все еще был невинным человеком, гражданским до мозга костей. Он и представить себе не мог, до какой степени Тайный Кулак контролировал улицы его столицы. Люди Отта работали в Симдже уже сорок лет. Они наверняка купили всех, кого можно было купить, и убили многих, кого нельзя было купить. И любой шпион, прошедший подготовку в Этерхорде, узнал бы Исика с первого взгляда.
Он подумал о старом школьном учителе, старом, но живом, которого прошлой ночью увезли в ту же башню, где выздоравливал сам Исик. Как долго им придется держать беднягу там?
Он вышел из туннеля, намочив ботинки в лужах, которых не мог видеть. Его колено все еще болело, и он спросил себя, причинил ли ему этот прыжок долговременный вред. Больше никаких драматических поступков. Ты старик, дурак.