— Мы совсем не горим желанием идти, — сказал Пазел, — но мы должны, и как можно быстрее.
— Вы близки к сердцу этого рока, — сказал Киришган. — Вы, ваша группа и те неприятные трое, которые пришли раньше. И прежде всего та, кого вы называете Ташей. Я никогда не испытывал более сильного трепета от проходящей души! Кто она такая, Пазел?
Пазел с беспокойством посмотрел на него. Ему сразу понравился этот Киришган, но что с того? Их предавали так много раз, и обстоятельства его визита в этот храм были, мягко говоря, странными.
Он подыскивал какой-нибудь уклончивый ответ, когда, вздрогнув, заметил, что его правая рука холоднее, чем все остальное тело. Он положил руку на чайник, но лишь смутно ощутил его тепло.
— Пожалуйста, — сказал он, — а как насчет лекарства?
— Вторая часть будет дана вам в ближайшее время, — сказал Киришган. — Третью вы должны найти на Этаже Эха. Но бесполезно считать минуты, Пазел. Расскажите мне о себе! Шестьдесят лет прошло с тех пор, как я в последний раз встречал пробужденного человека, и в десять раз больше с тех пор, как я встретил человека с Севера. Давайте поделимся тем, чем можем, пока звучит музыка.
Пазел вздохнул: здесь явно никого нельзя было торопить. Киришган, со своей стороны, был ненасытно любопытен. Пазел рассказал ему о Северных империях, городах, которые он посетил на «Чатранде» и своих прежних кораблях. Он описал большой рынок на Опалте, великолепные особняки Этерхорда, джунгли Брамиана и теплые белые пески Внешних Островов. Но когда он заговорил об Ормаэле и жизни, которую потерял там, он почувствовал в себе странную пустоту, почти безразличие. И это был новый вид потери. Я мог бы рассказать ему все, что угодно. Я мог бы сказать, что ормали поклоняются уткам. Для него это нереально, и так будет всегда. А что, если они никогда не догонят «Чатранд», никогда не найдут дорогу домой? Станет ли Север и для них просто историей — пряжей, которая распускается с каждым рассказом, сказкой о жизни людей, которых они больше не увидят?
— Расскажите мне о пересечении Правящего Моря, — попросил Киришган.
Пазел стал рассказывать об ужасных штормах, о жизнях, потерянных в Правящем Море, о Вихре, который почти поглотил корабль. Он перешел к их высадке в Нарыбире, нападению карисканских пловцов, их странному приему в Масалыме. Киришган слушал молча, но когда Пазел упомянул принца Олика, он резко поднял голову.
— Вы — друзья Олика? — спросил он, нахмурив свои перьистые брови. — Насколько близкие? Разве принц не подарил вам никаких знаков этой дружбы, чтобы подтвердить ваши притязания?
Пазел только покачал головой.
— Ничего, насколько я знаю, — ответил он.
— Тогда вы действительно его друзья, — обрадованно сказал Киришган. — Олик раздает драгоценные камни тем, кого хочет, чтобы другие остерегались. Если бы вы предъявили мне камень, я бы больше ничего вам не сказал. Но это меняет дело. Олик Ипандракон! Прошли годы с тех пор, как я видел его благородное лицо. Где он бродит сейчас?
Пазел рассказал ему о борьбе Олика против Воронов и Аруниса. Киришган был встревожен.
— Он не должен попасть в руки Макадры! — сказал селк. — Она найдет способ убить даже принца Бали Адро, если ей это понадобится. Но, более вероятно, она изменит его лицо с помощью магии или увечий и спрячет его в одной из королевских «больниц» на западе, где заперты те, кого она боится убить на месте.
— Похоже, ваша империя любит такие места, — сказал Пазел. — Мы сами были заперты в одном из них. О, Питфайр, нам следовало умолять Олика пойти с нами.
— Пока не отчаивайтесь, — сказал селк. — У принца есть талант к выживанию, как и у любого, кто сражается с Воронами. Но Бали Адро — это не моя империя, Пазел. На самом деле мы, селки, отказываемся от любого гражданства, кроме гражданства самого Алифроса. Когда я впервые пробудился к жизни, Бали Адро был небольшой территорией на границе с Неммоцианом, этот храм еще только предстояло построить, а воды Илваспара оставались замерзшими даже летом. Озеро и гора не претендуют на гражданство, как и орлы, парящие над ними. Так же обстоит дело и с селками. По древней практике большинство стран предоставляют нам свободу передвижения, и мы шутим с пограничниками, что разрешаем им то же самое. В любом случае, мало кто может помешать нам приходить и уходить.
— Но разве у вас нет дома? — спросил Пазел. — Места, где вы родились, места, куда вы бы мечтали вернуться?
Взгляд Киришгана на мгновение стал настороженным.
— Это единственный секрет, который я поклялся хранить, — сказал он.
Воцарилось неловкое молчание. Затем Киришган, казалось, принял какое-то решение и жестом велел Пазелу наклониться поближе. Более мягким голосом он сказал: