— Это не часть твоего лечения, — сказал он, — всего лишь подарок от одного путешественника другому.
Киришган дунул. Сфера поплыла к Пазелу и, оказавшись вдали от пламени свечи, начала медленно снижаться.
— Поймай его, он твой, — сказал селк. — Но будь осторожен! Скорлупа нежна, как молитва.
Пазел положил крошечный шарик себе на ладонь. Он был легким, как стрекоза, и его поверхность представляла собой переливающееся чудо: все цвета, которые он мог себе представить, танцевали в его изгибах, но исчезали, когда он смотрел прямо.
— Он прекрасен, — прошептал Пазел. — Киришган, я не знаю, стоило ли тебе отдавать его мне. Как я могу его не разбить?
— Никак, — сказал селк, — но ты, конечно, уже это знаешь? Мы можем обладать вещью, но не ее красотой — она всегда ускользает. Сожми кулак, закрой на замок свою дверь, запри заветную вещь в своем доме или сердце. Это не имеет никакого значения. Когда ты посмотришь в следующий раз, часть того, чем ты дорожил, исчезнет.
— Я бы хотел подарить это Таше, — под влиянием импульса сказал Пазел.
— Прекрасная идея, — сказал Киришган. — Я отправлю его ей, пока ты будешь лечиться. Послание внутри предназначено для вас всех.
Пазел осторожно повертел сферу в руках.
— Спасибо, — сказал он с чувством. — Но, Киришган, я все еще не понимаю, какое отношение этот паук имеет к моему лечению.
— Огромное, — сказал Киришган. — Пазел, медеты существуют в этом мире так же, как мурты и духи: здесь и в другом месте одновременно, и обнаруживают нас не только телами, но и душами. У этого укуса есть причина, и ты должен искать ее на Этаже Эха, иначе лечения не будет. Актеры помогут тебе, если смогут, но помощь медетов важнее. Они ждут тебя, хотя ты, возможно, их не увидишь.
Он указал на дверь.
— Ты можешь войти, как только пожелаешь. Оставь свои ботинки; они будут возвращены тебе, когда вы покинете Васпархавен. И не говори на Этаже Эха, если тебе не прикажут: это очень важно.
Пазел пристально посмотрел на него:
— Это была своего рода проверка, так?
— Проверка, Пазел?
— И все, кто посещает Этаж Эха, проходят ее?
Киришган кивнул.
— В той или иной форме. Завтра настанет моя очередь. — Он схватил Пазела за руку. — Я должен попрощаться с тобой, неожиданный друг. Не забывай о небесах: так говорит мой народ. Мы все молоды под бдительными звездами. Они переждут наше невежество и ошибки и, возможно, даже простят их.
Прижимая к себе стеклянный шар, он спустился по лестнице. Пазел слушал, как затихают шаги селка. Было странно находиться одному в этом храме, внутри горы, на другом конце света от Ормаэла. Странно и зловеще тихо. Но он знал, что медлить нельзя. Взяв свечу со стола, он подошел к двери и широко ее распахнул.
Перед ним поднималась еще одна лестница — крутая, построенная из древнего камня, свечи горели в лужицах воска на осыпающихся ступенях, растворяясь в темноте наверху. Пазел стянул ботинки и поставил их за дверь.
Камни под ногами были влажными и холодными. Лестница изгибалась, и вскоре Пазел понял, что поднялся еще на несколько этажей. Он оглянулся и, к своему великому удивлению, увидел, что все свечи, мимо которых он проходил, погасли. Он, защитным жестом, накрыл ладонью ту, что была у него в руках.
Лестница закончилась, как и начиналась, дверью, но эта была приоткрыта на несколько дюймов, и сквозь щель лился более яркий свет. Пазел прокрался вперед и мельком увидел небольшой огонь, потрескивающий в кольце камней. Фигуры сгрудились вокруг него, и через их плечи Пазел уловил вспышку хрустального живота, мерцание рубинового глаза. Затем дверь скрипнула, фигуры вскочили и растворились в темноте.
Все, кроме одной. У камина осталась молодая женщина-длому, одетая в накидку бледно-персикового цвета, оставлявшую ее черные руки обнаженными до плеч; верхнюю часть ее лица закрывала темная маска. Она держала над огнем широкую каменную чашу. От паука не осталось и следа.
Женщина поманила его внутрь, ее серебристые глаза заблестели. Пазел шагнул в дверной проем и обнаружил, что не видит ни потолка, ни какой-либо другой стены, кроме той, что была у него за спиной. Сильный сквозняк, почти ветер, обдувал их, заставляя огонь плясать, вспыхивать и уменьшаться поочередно. Если бы Пазел не знал лучше, он бы подумал, что они встречаются не под землей, а на какой-нибудь пустынной равнине.
Его свеча погасла. Женщина, держа чашу в одной руке, другой взяла его собственную руку и потянула, заставив Пазела опуститься на колени напротив нее. Как только он это сделал, в темноте заиграла флейта: меланхоличная мелодия, полная утраты и тоски; но в то же время почему-то благодарная, словно музыка помнила о дарах. Пазел закрыл глаза, и ему показалось, что песня немного сняла усталость от дороги с его тела. Теперь из теней доносились другие звуки: голос, мягко подыгрывающий флейте, повторяющаяся нота самого тихого барабана. Женщина поднесла чашу поближе к его подбородку.