Пазел стал вспоминать:
— Он сказал, что Мастер-Слово подобно черному пороху — оружейному пороху, понимаешь? — без пушки, которая может контролировать взрыв. Он сказал, что главное в заклинаниях — контроль. Иначе ты не сможешь помешать им делать то, чего ты не хочешь делать.
— Это как превращать людей в бессловесных животных, — сказал Ибьен, — когда твоя цель — заставить животных думать как люди.
Пазел вздохнул.
— Я полагаю, Эритусма тоже не очень-то контролировала Заклинание Пробуждения, когда его произносила. Но это заклинание черпало свою силу из Нилстоуна, и, я думаю, Камень разрушает все, к чему прикасается. И мне интересно, Ибьен: что будет с разбуженными животными, если мы добьемся успеха? Я боюсь за Фелтрупа. За них всех, на самом деле.
Он уставился на Язык, на внезапные столбы пламени, которые появлялись и исчезали, как сигналы в порту. Ибьен молчал так долго, что Пазел взглянул на него, гадая, не задремал ли он. Но серебристые глаза были широко раскрыты и смотрели на него с беспокойством.
— Я должен усилить твои опасения, Пазел, — сказал он. — Мне жаль. Это Нипс.
Пазел резко вздрогнул:
— Нипс? Что с ним такого? Что этот треклятый болван натворил на этот раз?
— Сначала я не был уверен, потому что зловоние от Черного Языка было таким сильным. Но это действительно так.
— Что так?
— Запах лимонов. Я знаю этот запах, Пазел: мой отец приручил тол-ченни на Песчаной Стене, ты знаешь. Как только ты привыкнешь к нему, его уже ни с чем не спутаешь.
Когда он наконец понял, Пазел почувствовал себя так, словно ему только что вручили его собственную смерть, словно он купил напиток только для того, чтобы узнать, что это яд.
— Нет, — пробормотал он, качая головой и отводя взгляд от мальчика-длому.
— Отец всегда утверждал, что это верный признак, — мягко сказал Ибьен, — еще в те времена, когда люди менялись.
— Это неправда, Ибьен, этого не происходит, ты сумасшедший.
Но даже произнося эти слова, Пазел вспомнил слова Олика в кают-компании. Олик сказал им, что гнев — это один из предупреждающих знаков, а также пот, резко пахнущий лимоном. И что сказал Нипс, когда они сидели у сигнального огня? Бывают моменты, когда мне кажется, что мой разум просто исчезает. Паника и глубокий ужас поднялись в нем. Рука Ибьена лежала на его плече.
— Сколько времени это займет? — услышал Пазел свой вопрос.
— Пять или шесть недель, — сказал Ибьен. — Мне кажется, именно это сказал отец. Пазел, ты плачешь?
Пазел зажмурился. На него обрушились образы из Оранжереи. Безмозглость, грязь. Он не позволит Нипсу стать тол-ченни. Он повернулся к Ибьену и в свою очередь сжал его руку.
— Не говори никому ни слова, — взмолился он. — В любом случае, чума не передается от человека к человеку. Твой отец сказал нам об этом.
— Я знаю, — сказал Ибьен, — и я никому не скажу. Ты прав, это только ухудшило бы ситуацию. Другие могут его прогнать.
— Мы собираемся это остановить, — прошептал Пазел, — пока он не изменился. Мы так и сделаем, Ибьен. Должны сделать.
Ибьен некоторое время ничего не говорил. Затем он спросил:
— Что оно сделает, твое Мастер-Слово? То, которое ты еще не произнес?
— Не знаю, — сказал Пазел. — Рамачни сказал мне, что оно ослепит, чтобы дать новое зрение. Что это значит, даже он не мог догадаться.
— Слепота? — спросил Ибьен. — Слепота от какой-то магии, которая, по твоим словам, выходит из-под контроля? — Мальчик-длому выглядел испуганным. — Ты никогда не должен произносить это слово, Пазел. Постарайся забыть его, и как можно скорее, прежде чем однажды произнесешь его во сне.
Пазел покачал головой. Он доверял Рамачни. Два его предыдущих слова потрясли структуру окружающего мира, но не причинили серьезного ущерба. Рамачни заверил его в этом как раз перед тем, как повторил свое обещание вернуться. Но в своем сознании Пазел все еще слышал, как Арунис злорадно говорит на Брамиане, что маг бросил их, растворился в безопасности своего собственного мира. И теперь Нипс...
— Посмотри туда! — прошептал Ибьен, указывая пальцем. — Что-то действительно живет на Языке. Или, во всяком случае, осмеливается ползать по нему. — Далеко внизу на черном склоне Пазел мельком увидел рыжеватый мех, исчезающий за выпуклостью в лаве. — Сурок или ласка, — сказал Ибьен. — Я полагаю, троллям дела нет до ласок.
Их час подошел к концу. Они отползли от края лавового потока, затем встали и пошли обратно к поляне. Но когда они приблизились, Пазел почувствовал внезапное, ужасное ощущение: фактически то же самое ощущение, что и два дня назад: сила эгуара была призвана снова.