Таша сказала, что хочет искупаться в Ансиндре. Он пытался отговорить ее, но ничего не добился; она сказала ему, что, возможно, это их последний шанс, на несколько дней. Они нашли спуск, но нелегкий. Таша посмотрела на его ногу и покачала головой.
— Это все, что нам нужно, — засмеялась она. — Ты внизу, кричишь от боли, а наша одежда здесь, у того дерева.
Поэтому он сел рядом с собакой и наблюдал, как она, как паук, спускается по широким камням, входя в тень и выходя из нее. Река представляла собой полосу журчащей тьмы, и было трудно сказать, когда она достигла ее, пока он не понял, что она замедлила шаг и плещет ледяной водой себе на ноги. Этого простого жеста было достаточно, чтобы свести его с ума. Она продвинулась на шаг глубже, пристально глядя на противоположный берег. Еще шаг, и она исчезла.
Пазел в ужасе вскочил на ноги. Почему, во имя Питфайра, он ее отпустил? В ту воду из Илваспара, в реку, которая смешивалась с Рекой Теней?
Его испуг рос с каждой секундой. Как он мог быть таким дураком? Таша исчезла, растворившись в черной турбулентности, которую он почувствовал на дне храмового бассейна. И внезапно он понял, что ее влекло к реке нечто большее, чем желание искупаться.
Затем она поднялась и выбралась на берег. Ее глаза искали его, нашли, и она обхватила себя руками, и Пазел почувствовал такое облегчение, что так и не спросил, ни тогда, ни позже, означал ли этот жест, что вода ледяная или что его любят.
Когда наступил рассвет, все встали и сразу же отправились в путь, потому что не было ни завтрака, за которым можно было бы задержаться, ни чая, который нужно было бы согреть. Они обогнули утес и вернулись на склон Ансиндры, и вскоре перед ними раскинулся огромный зеленый кратер. Пазел надеялся, что тайна его природы разрешится по мере их приближения; но, напротив, это место становилось только более чужим и странным. Кустарник и кортадерия росли до самого его края. Затем край ямы обрывался вниз футов на тридцать, туда, где начиналась зеленая поверхность. Последняя плотно прижималась к скале, оставляя пустое пространство шириной в палец, а часто и вовсе без него.
Из чего она сделана? Насколько крепкая, насколько толстая? Альяш бросил камень на поверхность: камень подпрыгнул, заскользил и остался лежать на солнце. Значит, не жидкая и не хрупкая.
— Похоже на шкуру слона, — сказал Большой Скип. — Держу пари, по ней можно идти.
Герцил подошел вплотную к берегу реки. Они могли слышать шум водопада, когда Ансиндра падала в темные глубины, но даже на самом краю они мало что могли разглядеть, потому что зеленая ткань простиралась на несколько футов от брызг. Но они могли, по крайней мере, видеть край вещества: оно было толщиной около трех дюймов.
— Ниже есть второй слой, — сказал Ибьен. Так оно и было: второй слой, чуть менее зеленый, примерно в двадцати футах под первым. А ниже второго — третий? Пазел не мог этого видеть, но длому (чьи глаза могли пронзать темноту лучше, чем человеческие) сказали, что да, есть третий; а икшель (чьи глаза были еще лучше) обнаружили даже четвертый, потрескавшийся и иссохший, примерно в шестидесяти футах ниже.
— И кое-что еще, — сказала Энсил. — Распорки или стропила, с нижней стороны каждого слоя, возможно, подпирающие его. Но они очень неровные и тонкие.
Майетт вгляделась вниз, в мчащуюся пустоту.
— Это не стропила, — сказала она. — Это ветви.
Послышался недоверчивый ропот.
— Ветви, — повторила Майетт. — И я бы поспорила, что это, — она обвела рукой мили и мили оливковой поверхности, — листья.
— О, перестань, — сказал старший турах. — Листья? Все сплющено, смято вместе, как лепешка на сковороде?
— Вы можете придумать более простое объяснение? — спросила Лунджа, женщина-длому.
— Питфайр, это правда, — сказал Нипс, присаживаясь на корточки. — Поверхность вроде как пыльная, но, если присмотреться, можно увидеть прожилки. Это верхушки деревьев, клянусь Рином.
— Тогда мы в нужном месте, — сказал Пазел.
— Как и Арунис, — сказал Болуту. — Адский Лес. И чародей унес Нилстоун глубоко внутрь.
— Тогда давайте заберем его обратно, — сказал Кайер Виспек. — Но здесь нет входа. Мы могли бы направиться к этим скалам, но, на мой взгляд, это двухдневный переход, и кто знает, везде ли эти... листья такие же твердые, как здесь.
— Что-то изменяется далеко на краю, — сказал Герцил, указывая на восток. — Возможно, листва порвана или сложена, не могу сказать. Но и до этого места еще много миль.