— Будем считать, что в школе. На самом деле — нечто вроде ускоренных курсов: прыжки с парашютом, рукопашный бой, диверсии на дорогах… Добровольцем в вермахт я попросился только в марте сорок первого. Когда понял, что от похода на Россию вашему фюреру не удержаться.
— Так вы еще и доброволец! Тогда в чем дело, поручик? Я не должен слышать никаких роптаний.
Подбежав к сараю, Штубер ударом сапога толкнул дверь и, пригнувшись, нырнул внутрь. Никого. Прикладом пулемета и каблуками сапог оторвал в нижней части две доски задней стенки, чтобы обеспечить себе отход к лесу, и настороженно осмотрел опушку.
— В вашем распоряжении, поручик, полчаса. Отдышаться, залатать гимнастерку, вырезав лоскут из нижней ее части, а главное, застирать кровь на воротнике.
* * *Штубер еще раз осмотрел пулемет, повозился с ним, чтобы лучше освоиться с русским оружием, проверил пистолет. Из вещмешка, который ему перед заброской выдали вместо привычного немецкого ранца, он достал кобуру с русским пистолетом и пристроил ее к ремню. Оттуда же он извлек красноармейскую офицерскую фуражку.
— Так с какой это стати вы решили стать добровольцем доблестного вермахта? — поинтересовался он, надев фуражку и полюбовавшись на себя в маленькое дамское зеркальце. — Неужели столь сильно прониклись духом национал-социализма?
При слове «социализма» Розданова буквально передернуло.
— Какого еще социализма? — презрительно процедил он, стаскивая с себя гимнастерку.
— Национал, поручик, национал… батенька. Но социализма. По Марксу–Ленину определяемся, — осклабился оберштурмфюрер СС. Так что с большевичками вашими нам больше по пути, нежели с вами, отрыжкой капитализма.
Розданов понимал, что германец откровенно издевается над ним, но сейчас не время для ораторских диспутов.
— Я уже объяснил: немецкая армия меня интересует постольку, поскольку она совершает поход на Россию.
— Это не поход, поручик. Это война. После которой от той, прежней вашей России останутся лишь смутные воспоминания.
— От этой, прежней нашей России, оберштурмфюрер, уже давно остались только воспоминания. Поэтому я и пришел в ваше воинство, что хочу возродить ту, нашу, Россию.
Штубер снисходительно ухмыльнулся.
— Это вы, Розданов, о той, «единой и неделимой», которой все наши эмигранты буквально грезят?!
— Да, о той.
— Ну, знаете… Не советовал бы заблуждаться на сей счет, — проговорил он, внимательно осматривая хорошо открывавшийся из дверного проема склон долины. — Но если вы истинный офицер, — тут же решил подсластить преподнесенную Розданову пилюлю, — то конечно же сумеете влиться в немецкое офицерское братство. Возможно, даже станете офицером войск «зеленых СС». В конце концов, вы служите в лучшей, дисциплинированнейшей и преданнейшей своей государственной идее армии. Вы не могли не понять этого. Ну а в случае победы, когда с большевиками будет покончено, вы тоже не будете забыты, поручик. Надеюсь, хоть что-нибудь да осталось в России от вашего бывшего имения?
— Вряд ли.
— Ничего, отстроите. Как офицеру, вам выделят гектар-другой земли.
— Меня не жадность ведет сюда, оберштурмфюрер…
— А ненависть.
— Точнее будет сказать — месть.
— Если вы ожидаете, что я начну распространяться по поводу того, что ненависть — плохая советчица, то зря. Ненависть — святое чувство, способное повести воина на любой подвиг. Но только воина. Если же она становится достоянием труса, — а такое случается довольно часто, — тогда это уже не подвиг, а гнусная месть.
Розданов промолчал, но Штубер и не требовал его ответа. Выйдя из их случайного укрытия, Штубер приблизился к жердям, которые служили воротами, и, налегая на верхнюю из них, какое-то время всматривался в поросший кустарником гребень склона. Он специально вышел сюда, чтобы привыкнуть к обстановке, привыкнуть к своей красноармейской форме, вжиться в роль красного командира. Он знал, как это трудно: покинуть укрытие в тот момент, когда нужно предстать перед врагом, без «обживания местности», без уверенности в том, что ты готов встретиться с ним лицом к лицу, выдавая себя не за того, кто ты есть на самом деле.
— И каковы наши дальнейшие действия, оберштурмфюрер? — появился рядом с ним Розданов.