Выбрать главу

Вот оно. Близнецы. Они не повернуты к себе. Они повернуты к себе подобным. Как двойняшки - те, что выживают из наших. Разве не пыталась я в детстве играть с Ниром и Нирой, с безымянными еще Даном и Даной? Разве не злилась я на них за молчание, разве не хотела разрушить их поглощенность друг другом? А в какую ярость впадала, видя, что Тим предпочитает мне Тиму и, как все близнецы, разговаривает со своей парой без слов и жестов. Мне, глупой, казалось, что мальчик, носящий имя моего отца, должен быть только моим. Однажды Марио застал меня в слезах: мне вдруг ясно представилось, что было бы, если бы Гериберто родился девочкой. У Марио, моего Марио, могла быть Мария.

Слоны быстро умирают без пары и медленно размножаются в проточной воде - она слишком чистая. Но если дать им тень и стоячую воду, начинают плодиться, как рыбы. Раньше они ходили по суше, опускаясь в озера лишь в период дождей, но теперь не выносят воздуха - он стал слишком горячим. Раньше они были огромными и снимали пищу с верхних веток самых высоких деревьев, но теперь самый крупный слон - размером с совина, а едой ему служат невидимые человеческому глазу создания, приносимые подземными источниками. Раньше слонов было много, семьи состояли из нескольких поколений, но теперь самое большое стадо живет у меня на наружной веранде, в растянутой на камнях прозрачной шкуре мокрицы.

Раньше, раньше, раньше... Они говорили так, словно раньше не существовало ни Долины, ни Диких полей, ни заросших каллами равнин, ни амианов. Я знаю, что Озеро не всегда было мертвым. И кто-то построил гроты у Дальних холмов. Но неужели сухопутные животные могут стать подводными, неужели могут так измельчать? И так замкнуться на себе подобных, что почти потерять способность к общению? И разучиться слушать? Я видела: слоны понимают не все, что я говорю.

Разговор с ними не похож на беседы с туннами, когда слышишь в голове почти не отличимый от собственного голос и видишь то, что происходит не здесь и не сейчас. И, в отличие от туннов, слоны не обращаются к собеседнику по имени, не дожидаются, пока ты закончишь свою мысль. Со слонами не требуется безмыслие; они не смотрят по сторонам. Оказавшись внутри тебя, они выхватывают из разговора лишь интересующее их самих, они говорят все вместе и не заботятся о том, успеваешь ли ты их понять. Жизнь, которую они показывают, почти не движется, и даже такие их картинки расплывчаты и бесцветны, словно эти животные утратили голос и могут только шептать.

И может быть, их шепот отражает не действительность, а сны? Что если слоны, маленькие, беспомощные, уязвимые, всем племенем грезят о прохладных озерах, о равнинах, покрытых высокими деревьями, с верхушек которых прямо в хоботы беспрестанно падают мягкие безраковинные улитки...

Но обо всем этом я думала потом, позже, а тогда мне казалось, что слоны затеяли свою обычную возню прямо у меня в голове. Сколько бестолковой энергии было в этих созданиях! Они жужжали, перебивая и перекрывая мысли друг друга, об одном и том же: раньше слоны были больше, раньше еда была вкуснее, раньше воздух был лучше. Мне никак не удавалось втиснуться в слоновий хор - своим беспорядочным бормотанием они попросту разбивали создаваемый мною образ старой самки, которую я пыталась им показать. Устав от глупого монотонного гудения, я плеснула в лабиринт подземной воды. 'Кушать, кушать, кушать, кушать', - обрадовалось стадо, моментально потеряв ко мне интерес. Разговор оборвался. У передней стены остался, покачиваясь, всего один слон. Вернее, слониха.

Ее выпуклые темно-вишневые глаза были печальны. Вокруг кончика хобота болтались отслоившиеся кусочки кожи. Старая самка умирала - как всасывать пищу, если у тебя нет хобота? Старость ужасна - ты разлагаешься заживо, собственный желудок пожирает тебя изнутри, и ничего, ничего нельзя сделать...

Я упустила момент, когда ее мысли заполнили мою голову. Как и тогда, с первым слоном, я не смогла отличить свое от чужого, однако на этот раз сразу узнала мертвую, тянущую безысходность. Слониха говорила, и ее голос внутри меня был таким чистым, что, исходи он от более крупного существа, я могла бы, наверное, почувствовать опасность. Но эти маленькие глупые животные целиком зависели от меня и не сумели бы причинить никакого вреда.

К тому же, впоследствии оказалось, что слоны лишь к старости достигают умения формировать собственные мысли отчетливо. Ведь для этого им вначале нужно научиться отделять их от общих желаний племени. И только умирая, слоны могут передавать свои мысли и образы ясно. Потому что при жизни их головы заняты совершенно другим. Приближающаяся смерть дарит слоникам новые желания. Кто, как не я, могла их исполнить? Всемогущая дарительница вкусной пищи и стоячей воды...

С тех пор, как только состарившийся слон перестает есть и его хобот начинает укорачиваться, я вытаскиваю зверька из воды и кладу в молодой лист росицы. Сочащаяся прозрачным соком поверхность убивает нежное животное мгновенно. Теодор говорит, они не успевают ничего почувствовать. И еще он говорит, что на воле слоны живут намного дольше. Вернее, когда-то жили. Потому что теперь для них на воле нет места. С каждым дождем все больше отравленной воды застаивается на Диких полях, и в ней поселяются розовые каллы.

Даже амианы не отваживаются приближаться к цветочным зарослям, а суарги, пролетая над каллами, стараются подняться как можно выше. Мясистые стебли выстреливают на много шагов, еще дальше летят капли убивающего яда. Каллы боятся огня, но их трудно жечь. Тунны заливали землю вокруг этих цветов озерным илом, а когда он твердел, строили насыпи и скатывали с них огненные шары, сплетенные из высохших лиан. Люди научились поступать так же, но каллы размножаются слишком быстро. Их споры разносятся ветром, а корни могут двигаться под землей на много шагов, неожиданно выпуская на поверхность целые гроздья быстро раскрывающихся бутонов. И никто не может предсказать, когда в Веси появится очередной посыльный суарг с известием о новых розовых пятнах в Долине.

Разломать озерный ил, превращающийся на воздухе в тяжелый беловато-серый камень, невозможно, даже отросткам калл не хватает силы его пробить. И после каждой победы над хищными цветами приходится выворачивать и оттаскивать обратно к Мертвому Озеру целые пласты скованной илом земли. Постепенно оно утягивает их в воду и, наверное, растворяет, - как и все, что попадает на его скользкие берега. Нигде в Долине больше нет такой воды. Синяя - цвета листьев лианы эу, она кажется маслянистой и матовой одновременно, однако большую часть времени подернута слоем желтого тумана, который не рассеивается даже солнцем. Дымные клочья нависают над самой поверхностью, легко расходятся, отрываясь друг от друга под воздействием и самого слабого ветра, легко сходятся, клубясь замысловатыми фигурами.

Однажды я провела у Озера целый день. У Хоакина были какие-то дела на севере, и он взял нас с Марио с собой. Мы долго объезжали чужие дома, пока не оказались у Нури. Его дворы, объединявшие сразу несколько хозяйств, по размеру могли бы равняться с нашей Усадьбой. Дети Нури от обеих жен не пожелали отделяться и выстроили себе дома рядом с родительским, так же поступили и их дети, и беспорядочно расположенные постройки казались нам целым лабиринтом.