– Дверь за собой притягивайте! – крикнула, вставая из-за стола, Александра, готовая едва ли не к рукопашному бою.
Вошедший сбросил с головы мокрый капюшон, и перед ними оказался рыжий-рыжий растерянный паренек лет девятнадцати.
– Товарищ адмирал… я новый вестовой… товарищ адмирал на сутки дежурить заступили в штабу, меня узнали послать, приехали ихняя жена? – путаясь от волнения, скороговоркой выпалил вестовой.
– Приехали, – неожиданно подбоченясь, отвечала Александра, – так и передай адмиралу: ихняя жена приехали!
– Есть! – козырнул солдатик.
– К пустой голове руку не прикладывают, – отметив, что вестовой без головного убора, употребила старую армейскую шутку Александра. – Вопросы есть?
– Никак нет! Разрешите идти?
– Идите.
– Стой, деточка, стой! – Анна Карповна проворно сделала три бутерброда с черным хлебом, салом и дольками соленых огурцов. – На, деточка, – подала она бутерброды солдату.
– Не надо. Нас кормят.
– Бери, бери! – командным тоном распорядилась Александра, и вестовой взял бутерброды.
– Спасибо! – громко поблагодарил он, выходя за дверь под дождик.
– Как говорят на флоте, рыжий – к удаче! – весело сказала Анна Карповна. – А ты, адмиральша, смотри как раскомандовалась. А ну-ка наливай, Саша!
Александра налила всем по второй.
– Давайте за Адама, – сказала она просто.
Чокнулись. Выпили.
– Ты хлебушком занюхивай, хлебушком, – как и в первый раз, настоятельно советовала Ксении Александра. – Вот. А теперь сала, огурчика. Не зря говорят: первая рюмка колом, а вторая соколом. Ну что, нормально, Ксень?
– Нормально, – отвечала Ксения, все еще соображающая насчет «адмиральши» и поэтому даже водку выпившая почти как воду.
– А насчет жены адмирала, Ксень, ты не ломай голову. Это я адмиральская жена, а муж у меня Ванечка-адмирал. Мы даже официально зарегистрированы.
– Настоящий адмирал? – растерянно спросила Ксения.
– Натуральный.
– Я их только в кино видела, а так нет, – оторопело проговорила Ксения.
– Увидишь. Я тебя познакомлю.
И в эту минуту Ксения поверила, и ее юное лицо преобразилось. До этого оно было хорошеньким, а теперь стало прекрасным. Его словно осветили загоревшиеся глаза, наполненные торжествующим светом любви. Впервые в жизни Александра увидела вдруг осчастливленного ею человека.
Вот так рыжий солдатик, сам того не ведая, расставил все по местам. Александра, конечно, могла и раньше сказать Ксении о Ванечке, да не было у нее на это сил, не хватало решимости. До Ашхабада она еще надеялась, сама не зная на что, и скрыла Ванечку-адмирала от Ксении, тем более что сделать это было совсем не трудно. Да, до Ашхабада она на что-то смутно надеялась, и оказалось, что не зря: ведь там она не только встретила Адама, но и привезла его в Москву.
– По третьей? – обреченно спросила Ксению Александра.
– По третьей, – мгновенно уловив слом в настроении Александры, сказала Ксения. И тут же торопливо добавила: – Можно я тост скажу?
– Конечно, скажи, обязательно скажи, – подбодрила ее Анна Карповна. – Мы тебя слушаем!
– У меня есть мама, есть бабушка, есть Александра и Адам, я очень богатая, а теперь ты, Саша, делаешь для меня то, что делаешь. Вы теперь моя самая родная родня! – сквозь слезы сказала Ксения.
Она выпила водку одним махом, но не совсем удачно, закашлялась, и Александра стала не сильно бить ее кулаком по спине, приговаривая:
– Ты хлебушком, хлебушком занюхай!
Ксения наконец справилась с кашлем, тыльной стороной ладони вытерла слезы.
– А я, девчонки, пья-на-я! – засмеялась Анна Карповна. – Давайте песни петь.
– Давайте, – неуверенно поддержала ее Ксения, – только у меня голос слабый, а слова я почти всех песен знаю.
– Ничего, что голос слабый, ты подхватывай и распоешься, – ободрила ее Александра. – Что будем петь, ма? Русские? Украинские? – чуть помолчав, спросила Александра. Ей было удивительно, что мать в присутствии чужого человека говорит по-русски. «Видно, что-то стронулось в ее душе, надоело прятаться, – с горечью подумала о матери Александра, – хотя Ксения теперь нам не чужая».
Медленно-медленно, как будто снимая многолетнюю усталость, Анна Карповна провела сухими ладонями по лицу. И Александра, и Ксения насторожились, решив, что у нее закружилась голова.
А Анна Карповна вдруг подняла над головой руки, звучно щелкнула пальцами как кастаньетами, метнула прямо перед собой молодой, светоносный, дерзкий взгляд и запела:
– L'amour est un oiseau rebelle [2]…
За стеной в кочегарке перестали греметь лопатами. Видимо, кочегарам тоже захотелось послушать, как радио поет «Хабанеру» из оперы «Кармен». А дождь, казалось, в такт лупил по стеклу в потолке, будто сопровождая голос Анны Карповны, в ее шестьдесят с лишним лет довольно чистый и молодой. Первую строчку Анна Карповна спела по-французски, а все остальное по-русски. А когда ария закончилась и Анна Карповна смолкла, дождь за окном тоже взял волшебную паузу.