— Ну и что здесь творится? — спросил он.
Я наклонился к нему:
— Заткнись, или я надеру тебе задницу!
Старик отвязал собаку и поспешил прочь. Я попытался проморгаться. Слишком пыльно. Проклятая пыль повсюду.
— Эдит, — позвала Джоди.
Эдит кивнула.
— Я прощаю вас, Эдит.
Эдит снова кивнула. Ее лихорадило. Джоди посмотрела на меня.
— Вам решать, — сказал я.
Джоди сжала губы, с силой выдохнула и, уставившись на дощатый пол беседки, спросила:
— Эдит, ответьте мне всего на один вопрос. Вы действительно любили моего отца?
Эдит ответила настолько тихо, что мы едва расслышали ее. Может быть, это нам только показалось и мы услышали то, что хотели услышать.
— О боже! Я любила его. Я так сильно любила его!
Джоди подошла к Эдит и обняла ее.
— Может быть, мы все же задержимся здесь, — сказала она.
Они так и остались стоять на жаре. Эдит плакала, а Джоди гладила ее по плечу.
Глава 21
Мы подъехали к дому Эдит Будро, оставили машину на подъездной дорожке и вошли внутрь, чтобы она могла разделить свою жизнь с давно потерянной дочерью.
У нее был симпатичный дом в колониальном стиле, пахнувший сосной. Здесь царила идеальная чистота — так бывает только в тех домах, где дети выросли и уехали. У входа нас встретили высокие напольные часы, за дверью пристроилось пианино. На пианино были с любовью расставлены многочисленные семейные фотографии. Эдит и Джоди вошли первыми, я чуть отстал, но они старались не приближаться друг к другу, пытаясь держаться вежливо и отстраненно.
— У вас очень милый дом, — заметила Джоди.
— Благодарю.
— Вы давно здесь живете?
— О да. Почти пятнадцать лет.
«Вы видите? Вот так».
Я уселся в кресло с подголовником, стоявшее рядом с диваном, а они перемещались по комнате, разглядывая столь милые сердцу Эдит предметы, словно вдруг оказались внутри египетской пирамиды.
«Это мой муж, Джоэль. Вот фотографии нашей свадьбы. Это наши дочери». Фотографии трех взрослых дочерей были расставлены по всей комнате и висели на стенах. Счастливые, памятные дни: окончание школы, свадьбы. «Это Сисси, наша старшая; у нее два мальчика. А это Джоана и Рик, они живут в Новом Орлеане. Барб, наша младшая, еще учится в университете». Джоди следовала за Эдит от фотографии к фотографии, сцепив пальцы за спиной, стараясь ни к чему не прикасаться. Не могу сказать, что она получала удовольствие от происходящего, но я мог и ошибаться.
Через некоторое время Эдит сказала:
— Хотите, я сварю кофе? Это займет не больше минуты. — Она немного нервничала, но старалась нам угодить.
Джоди посмотрела на меня, и я ответил:
— Да, это было бы очень мило с вашей стороны. Спасибо.
Когда Эдит вышла, я, понизив голос, спросил:
— Ну, как вы?
— Мне что-то не по себе, — ответила Джоди, слегка пожав плечами.
— Можете уйти, когда захотите.
— Я здесь. Почему бы мне не узнать побольше, — покачала головой Джоди.
— Конечно.
— Я никогда больше сюда не вернусь, — нахмурилась она.
Я только руками развел.
— Ну и вообще не могу же я быть невежливой, — сердито сказала Джоди.
— Безусловно.
Когда Эдит вернулась с кофе, Джоди рассматривала стоящие на пианино фотографии. Эдит с самого начала постаралась обойти пианино стороной, и сейчас ей совсем не понравилось, что Джоди изучает эти фотографии.
— Это ваши братья и сестры? — спросила Джоди.
Эдит разлила кофе по чашкам и предложила мне маленькую тарелочку с миндальными пирожными. Тысячу лет таких не ел.
— Некоторые из них, — ответила Эдит не глядя.
— Расскажите, кто есть кто, — попросила Джоди.
Эдит слегка нахмурилась и подошла к Джоди.
— Это моя мать, рядом с ней тетя. А вот маленький Джоэль. Мои братья и сестры. Здесь мне шестнадцать лет.
Джоди кивнула и наклонилась поближе.
— А кто из них ваш отец?
Казалось, прежде чем ответить, Эдит пришлось собраться с духом.
— Здесь нет фотографии моего отца.
— Элвис сказал, что вы о нем заботитесь.
— Да, это так.
Джоди внимательно посмотрела на Эдит, а потом перевела взгляд на фотографии.
— А как вы и они могли с этим жить?
Эдит начала было говорить, замолчала, а потом продолжала уже спокойнее:
— В семьях часто бывают свои скелеты в шкафу. Мы ни разу не говорили вслух о том, что произошло. Мой брат Ник был ближе всех ко мне по возрасту. Ему тогда было двенадцать, но он умер. Саре было десять, остальным еще меньше. Мне даже трудно сказать, знают ли они правду.