Выбрать главу

Прошла неделя. Хью Линну стало хуже. Один из врачей предложил удалить глаз, чтобы спасти жизнь ребенка. Остальные выразили согласие. Они попросили Эдгара сказать об этом мальчику. Он пошел в спальню, врачи неуверенно последовали за ним, было ощущение, что они присутствуют на похоронах.

– Врачи говорят, что тебе придется удалить один глаз, Хью Линн,- сказал Эдгар.

Голова Хью Линна была обмотана бинтами. Он ничего не видел, но знал, что врачи находятся здесь. Он обратился прямо к ним.

– Если бы у вас был маленький сын, вы бы не стали удалять ему глаз, ведь правда?- спросил он.

– Если бы это зависело от меня, я ни за что не стал бы удалять глаза маленьким мальчикам,- сказал один из врачей.- Мы пытаемся сделать тебе как можно лучше.

– Только папа знает, что для меня лучше,- заявил Хью Линн.- Когда мой папа засыпает, он становится лучшим в мире врачом.

Он потянулся к отцовской руке.

– Пожалуйста, папочка, засни и посмотри, чем мне можно помочь,- попросил он.

Эдгар взглянул на доктора Каллавея. Тот кивнул.

– Что ж, давайте,- сказал он.- Нам нечего предложить. Послушаем вас и сделаем все, что в наших силах.

Через час провели диагностирование. Слух об этом распространился мгновенно. В студии собралось больше тридцати человек. Многие из них были членами христианской церкви, которую посещал Кейси. Один из присутствующих предложил молиться. Пока Эдгар спал, они приглушенными голосами читали молитву.

Было сделано внушение. Эдгар заговорил. Он видел тело. Зрение не пропало. То, что уже делали врачи, могло помочь, но, помимо этого, необходимо было использовать дубильную кислоту. Требовалось также как можно чаще менять повязки, их нужно было накладывать в течение пятнадцати дней, и все это время тело должно было находиться в темном помещении. После этого зрение должно восстановиться.

Когда Эдгар проснулся, врачи сказали, что дубильная кислота – слишком сильное вещество для глаз. Тем не менее они были совершенно уверены, что зрение уже утрачено, и их возражения носили чисто формальный характер. Они согласились приготовить раствор и попробовать его. Операцию решили отложить.

Как только на глаза была наложена новая повязка, Хью Линн сказал:

– Наверное, это папино лекарство. От него ничего не болит.

Постепенно студия опустела. Эдгар не двигался. Он сидел на краешке кушетки и смотрел в окно на медленно текущие воды Алабамы.

Немного погодя в комнату вошла Гертруда и села рядом с ним.

– Он заснул,- сообщила она.

Молча они наблюдали за тем, что происходило на Брод-стрит. Городок Селма оказался спокойным и приятным. Им нравилась его атмосфера, его жители, его широкие зеленые улицы. Они были здесь счастливы.

Шел 1914 год. Прошло два года с тех пор, как Эдгар приехал в этот кипевший деловой жизнью городок с населением в двадцать тысяч. Именно в тот год началась круглогодичная навигация на реке Алабама. Селма была когда-то арсеналом Конфедерации. Теперь она превратилась в важный торговый центр и столицу округа Даллас. На ее улицах шумно разворачивалась торговая жизнь богатого сельскохозяйственного района. Целые кварталы были застроены огромными складами, в доках постоянно разгружались и загружались речные пароходы.

Когда Эдгар приехал в город, он начал работать агентом компании Тресслера. Он открыл для компании студию, а через год приобрел ее для себя. Весной 1913 года доктор Джексон объявил, что Гертруда здорова и может осенью переехать на юг. Ей, так же как и Эдгару, Селма очень понравилась, и они решили здесь остаться. Эдгар уже начал посещать христианскую церковь и вел занятия в воскресной школе. В школьном реестре значился седьмой класс, который вскоре приобрел популярность, так как многие молодые люди из других церквей присоединились к нему. В классе издавалась еженедельная газета, которую с удовольствием читали в городе.

Слухи о диагностировании не проникли сюда из Хопкинсвилла. Гертруда проводила “контрольные чтения”, записи которых регулярно отсылались в Хопкинсвилл друзьям и родственникам. До приезда Гертруды “чтения” проводил ее брат Линн. Он работал в Аннистоне на железной дороге Луисвилл – Нашвилл и приезжал в Селму по выходным.

Врачи, которые заботились о них в Селме – офтальмолог Каллавей и доктор С. Гай, в прошлом военный хирург,- в конце концов узнали о “чтениях” и иногда прислушивались к их советам. Но они никак не выражали своего отношения к этому.

Что они скажут, если на этот раз рекомендации окажутся правильными?

Эдгар и Гертруда поднялись с кушетки. Их пронзила одна и та же мысль: а вдруг полученные во время сеанса советы все же были ошибочными?

– Пойду приготовлю обед,- сказала Гертруда.

Дни тянулись медленно. На шестнадцатый день после сеанса были сняты бинты и вместе с ними отошла какая-то белая масса. Пара карих глаз взглянула на два тревожных лица.

– Я могу видеть,- сказал Хью Линн.

Они дали ему темные очки и заставили провести еще одну неделю дома. Ему было запрещено появляться в мастерской.

Это было не так трудно. В доме нашлось достаточно места для игр. Студия занимала весь второй и третий этаж дома на Брод-стрит, 21 1/2. На втором этаже размещалась огромная гостиная с витринами, столами, легкими стульями и большим рабочим столом. Рядом с ней располагались мастерская и кладовка. Небольшая лестница вела в жилые помещения. Наверху находились маленькая спаленка Хью Линна, спальня побольше для его родителей, столовая и кухня. Главная лестница вела в большую комнату с застекленной крышей, где проводились фотосъемки. За ней располагалась темная комната, а дальше шла большая прихожая. Она идеально подходила для игры в ковбоев и индейцев.

Внизу, над входом со стороны улицы, висели большие часы. Они могли идти без завода восемь дней. Обычно Эдгар развешивал фотографии своих клиентов на часовом циферблате, и все ждали, когда часы остановятся. Те клиенты, на чьи фотографии указывали стрелки остановившихся часов, получали приз. Никто не хотел упустить свой шанс, и жители городка охотно делали фотографии.

Когда Хью Линну наконец-то разрешили посещать школу и играть днем на улице, мальчик смог вернуться к тому, что любил больше всего,- к реке. Он любил сидеть и считать пароходы в доке, тюки с хлопком и делал это до тех пор, пока не сбивался со счета. Летом, когда река мелела, он бродил по берегу, возился в песке. Весной, когда река становилась полноводной, он отправлялся со своим отцом на мост и фотографировал вешние воды. В это время года вода затопляла небольшие островки на реке. А по дороге в школу, проходя мимо домов из красного кирпича, принадлежавших старинным семьям города, мальчик любовался цветущими магнолиями и вдыхал сладкий аромат распускавшихся почек.

Летом вместе с матерью он отправлялся в Хопкинсвилл, чтобы погостить в Хилле, а его отец проводил жаркие месяцы один, консервируя фрукты и овощи на зиму. Он любил это занятие почти так же, как фотографирование, и зимой у них всегда была масса вкусных припасов.

В Хилле он играл со своими кузенами, Томми Хаузом и Греем Солтером. Он их очень любил и все же с огромной радостью возвращался в Селму к отцу, ему нравилась осень, когда мальчишки постарше играли в футбол, а в фотостудии было много посетителей.

Через несколько недель после выздоровления Хью Линна у Эдгара появились признаки аппендицита. Доктор Гай, лечивший его, сказал, что в операции нет необходимости. Рентген показал, что операция не нужна. Но боль не проходила, и восьмого марта провели “чтение”, из которого следовало, что аппендицит нужно немедленно удалять, поскольку существует угроза смертельного исхода.

– Вы прооперируете? – спросил Эдгар Гая.

– Это моя профессия,- ответил Гай.- Если у вас есть деньги, я сделаю операцию.

Доктор Гай был доброжелательный человек с небольшим брюшком, худым лицом, редкими седыми волосами; очки, сильно увеличивавшие его глаза, придавали им блеск.

– Сегодня же и сделаем,- добавил он. Операция прошла успешно. Диагноз, поставленный во время “чтения”, подтвердился.