– Никого не интересуют ваши почки,- заметил как-то Эдгар – а вот ваша прошлая жизнь может заинтересовать многих.
Неожиданно для себя он осознал, что ранняя церковь приняла мудрое решение, отказавшись от идеи переселения душ как от опасного и ненужного учения. Почти всегда у людей складывалось ошибочное представление о том, что они узнавали из “чтений жизни”.
Если человеку сообщали, что когда-то, в одной из своих прежних жизней, он был богат и обладал большой властью, то он сразу же мирился с нынешним незавидным положением и рассматривал свое прошлое как только что полученное наследство. Если женщина узнавала, что когда-то была неотразима и блистала в обществе, то это моментально успокаивало ее, и больше она уже не обращала внимания на свою чрезмерную полноту и непривлекательность.
Эдгар обнаружил, что люди отказывались понимать смысл сказанного, что как раз и являлось свидетельством низкого душевного развития человека в данный момент. “Чтение жизни” представляло собой анализ душевных ценностей, и, если одно из душевных качеств, когда-то существовавших, теперь отсутствовало, это должно было вызвать беспокойство. Неизвестно по каким причинам, в предыдущих жизнях большинство душ обладало большей добродетелью, чем в нынешней жизни, но то была добродетель неведения. Путь развития души неизменно вел вниз до тех пор, пока по воле сознательного выбора не устремлялся опять вверх. Следовательно, не было никаких оснований гордиться добропорядочной жизнью десять или пятнадцать тысяч лет тому назад. Гордиться следовало только тогда, когда личность вновь приобретала благородство и интеллект, но на этот раз ценой сознательных усилий.
Существовала и другая тенденция – рассматривать душу в качестве постоянной личности. Люди обычно говорили: “Значит, я был тем-то и тем-то. Свою предыдущую жизнь я прожил в Англии”. Если же Эдгар пытался разубедить собеседника, объясняя, что каждое воплощение души представляет собой отдельный жизненный опыт, связанный с другими жизненными опытами души только тем, что они являются частичками одного большого целого, то он очень часто сталкивался с нежеланием это понять, особенно если ему приходилось иметь дело с женщинами.
– Но ведь вы сами сказали, что я была рабыней, и меня освободил мой господин, потому что полюбил меня! – возражала одна из них.
– Из того, что вы сказали обо мне, получается, что я была куртизанкой,- замечала другая посетительница с внешностью старой девы.
Эдгар испытывал чувство благодарности к отцам ранней церкви, которые подвергли гонениям гностиков. После ухода посетительниц он обычно отправлялся кормить кур.
Теперь в доме ни на секунду не замолкали голоса. Сквайр переехал жить к сыну, а летом 1927 года Хью Линна навестил Томми Хауз и остался на осень, чтобы посещать местную среднюю школу. На побережье часто приезжали Мортон и Дейв Кан, который к тому времени уже женился и стал президентом мебельной компании. Мортон собирался приобрести землю для строительства больницы и университета. Ничто не могло поколебать его решимости продолжать начатое дело. И теперь, когда его богатство, благодаря продажам скота, приумножалось, он не видел никаких причин для дальнейших отсрочек.
Однажды в начале 1928 года к дому подъехал невысокий плотный мужчина с большим количеством ключей на цепочке для часов. Он представился как доктор Уильям Мосли Браун, заведующий кафедрой психологии в Университете Вашингтона и Ли.
– Ваш сын Хью Линн учится у меня,- сказал он.- Я заявил как-то, что могу вывести на чистую воду любого медиума. Тогда ваш сын попросил меня приехать сюда, чтобы вывести на чистую воду его отца.
Он улыбнулся. Эдгар улыбнулся в ответ. Они пожали друг другу руки, и доктор Браун начал задавать вопросы. Он изучал записи “чтений”, присутствовал на нескольких сеансах и, наконец, растерянно приглаживая свои седеющие волосы, признался, что зашел в тупик.
– Я не в состоянии вас разоблачить,- сказал он.- Но и проигнорировать тоже не могу. Это явление существует, и я вынужден в него поверить.
Он стал членом Ассоциации и попросил провести “чтения” для него и для членов его семьи. Эдгар в растерянности покачал головой.
– Золотой век, кажется, наступил,- сказал он.
Глава 18
Они разбили площадку для строительства больницы ранним весенним днем. В тот день был сильный прилив и дул порывистый южный ветер. Строительство намечалось на песчаной возвышенности в районе Сто пятой улицы, между отелем “Кэвелир” и мысом Генри. Стоя высоко на дюнах лицом к морю, Эдгар испытывал чувство умиротворения. Оглядываясь на Мортона, он испытывал страх.
Все то, о чем он так мечтал и к чему стремился, зависело от прихоти одного человека. Что было у Мортона на уме, какие чувства владели им, когда определялась будущая судьба больницы и “чтений”? Как бы ему хотелось, чтобы все было по-другому. Ведь уже были Кетчум и Ноу, Фрэнк Мор, Дейв и люди из Техаса, его друзья из Бирмингема и Ламмерс. Все они пытались что-то сделать и потерпели поражение. Ждал ли успех этого хрупкого невысокого еврея, который стоял и с самодовольным видом курил сигару, наблюдая за строителями?
Ему хотелось в него верить. Ведь если больница начнет работать, то появятся и другие люди, и можно будет создать фонд пожертвований, что сделает больницу независимой от Мортона. Это было бы лучше всего. Тогда Мортон мог бы посвятить себя целиком университету, который и сейчас занимал его все больше и больше.
Пока больница строилась, Эдгар и Гертруда каждый день приходили и наблюдали за строительством. Часто Эдгар брал в руки молоток или пилу и принимался за дело. Сначала плотники в недоумении наблюдали за ним, пока не поняли, что перед ними не новичок.
– По-моему, тебе и раньше приходилось плотничать,- заметил один из них.
– Я вырос на ферме,- пояснил Эдгар.- Нам все приходилось делать самим.
Плотники закивали головами, заулыбались ему. Один из них предложил ему жевательного табаку.
Все лето Хью Линн и Томми Хауз проработали на стройке простыми рабочими. Томми закончил среднюю школу, и теперь ему предстояло выбрать для себя колледж. Хью Линн уговаривал его поступать в Университет Вашингтона и Ли.
– Это самое лучшее учебное заведение на Юге,- доказывал он.- Его основал Джордж Вашингтон, а генерал Ли был его президентом. Это место для джентльменов. Нигде так хорошо не одеваются, как там. Имеются свои традиции. Все приветливы друг с другом, и все прекрасно одеваются. Никаких свитеров и футболок.
– Я не люблю наряжаться,- заметил Томми.
– Да и профессора там что надо,- продолжал Хью Линн.- У нас есть один молодой профессор, он преподает английский. Так вот, он приглашает нас каждое воскресенье к себе, и мы читаем у него пьесы и пьем чай.
– На самом деле?- спросил Томми.
– Разве ты не хочешь стать настоящим джентльменом?- спросил Хью Линн.
– А почему в вашем университете нет совместного обучения? – спросил Томми.
Хью Линн был возмущен до глубины души.
– Так все дело в твоей девушке! – воскликнул он. В конце лета Томми изменил свое решение.
– Пожалуй, я поеду с тобой,- сказал он.
– Я знал, что уговорю тебя,- гордо заметил Хью Линн.
– Моя девушка будет учиться в педагогическом колледже в Фармвилле,- сказал Томми.- Я смогу навещать ее по выходным, если буду учиться в Университете Вашингтона и Ли.
Доктор Хауз и Керри тоже перебрались на побережье. Доктор Хауз оставил работу в Хопкинсвилле и был готов взять под свою ответственность больницу. Керри должна была стать сестрой-хозяйкой.
– Когда я работал в Хопкинсвилле, мои пациенты были не в своем уме,- мечтательно говорил доктор Хауз.- Теперь все думают, что я не в своем уме. Я ждал этого двадцать лет, Эдгар.