— Спасибо, — убирая в карман порванного на плече пиджака бумажку с корявым рисунком Мышки и именем подруги, сказал Глеб. — Иди…
Мышка неловко выбралась из машины, пошла в сторону мотеля, прихрамывая и волоча за собой по асфальту зажатый в кулаке блестящий шарф. Остановилась, словно задумавшись, потом вернулась, рывком открыла дверцу:
— Слушай, начальник! — Мышка обняла за плечи Соломатина. — Ты настоящий мужик, не то, что эти… Мразь! Сегодня с тобой поеду, хочешь? Ну нет, правда, ты мне нравишься. Я тебе служить буду, как раба… — и, поймав руку Глеба, попыталась прижать ее к бедру.
Почувствовав его теплую упругость через тонкую, шелковистую ткань платья, Соломатин отдернул ладонь, словно обжегшись. Только этого еще не хватало!
— Сегодня не могу, — как можно мягче сказал он, с трудом отрывая ее от себя. — Иди, Мышка.
Она отшатнулась и, зябко кутаясь в шарф, поплелась на свет окон мотеля.
— Отправь ее домой, — попросил Глеб Олега. — И вообще пригляди за ней… Заодно проверь, там ли еще парни, сидевшие с ней за одним столиком. Думаю, они и были в тех «Жигулях».
XI
Вывеска «Почта» попалась Юрке на глаза совершенно случайно. Он даже приостановился от внезапно поразившей его мысли — написать письмо! Толкнув обитую «вагонкой» дверь, он вошел на почту, взял тонкую пачку голубовато-серых листов.
Выведя «Дорогая Света!», Фомин надолго задумался, покусывая кончик ручки. И тут пришло еще одно решение — торопиться все равно некуда, поэтому можно написать несколько писем и отправлять по одному ежедневно. Потом они будут приходить к ней по очереди, как приветы от него, приветы-напоминания, что еще ходит по земле Юрка Фомин, ничего не забывший из случившегося между ними в тесной стандартной квартире душными летними ночами, короткими и длинными одновременно.
Решено! Он расскажет ей о любви, расскажет о скитаниях по городу, подробно опишет встречи с Сакурой, Икряным, Виктором Степановичем и Жоркой-Могильщиком, напишет о сальном Леве, заведующем шашлычной…
Стоп! Голова садовая!
Фомин хлопнул себя ладонью по лбу — как он мог забыть! Жирненький волосатый Лева — это же прямая нитка к Виктору Степановичу, Жорке и их приятелям! Если не пожалеть времени, которого у Юрки предостаточно, чего нельзя сказать о деньгах, можно пешком повторить путь, проделанный в автомобиле Виктора, найти двор, куда выходит заветная дверь кухни шашлычной, поболтаться там пару дней и подкараулить кого-нибудь из Витиной команды. Вряд ли они прекратили сбор дани.
И тогда выбить из получателя адреса и телефоны. Если никто не может или не хочет заниматься, то кому же это делать, кроме Юрки Фомина? Сумел вляпаться в дерьмо, сам и отмывайся от грязи! Написать об этом Светке или не стоит? Пожалуй, можно написать, поговорить с ней хотя бы в письме. Так редко бывает, что женщина становится частью души мужчины…
XII
Проснувшись, Борис Иванович долго лежал в постели — не хотелось вставать, начинать привычные дела, крутиться в надоевшем водовороте событий. Таисия Романовна отдыхала в санатории, и Усов блаженствовал на полухолостяцком положении. Подняться заставил песик, жаждавший излить накопленное за ночь под кустиком во дворе. Чтобы не мучить бедное животное, пришлось встать, накинуть на себя плащ и выгулять собачку. Потом Борис Иванович завтракал в одиночестве, просматривая за чашкой кофе вчерашние газеты.
По оконному стеклу текли мутные капли дождя.
Отключив телефон, Усов прилег на диван. Незаметно он тихо задремал.
Проснулся внезапно от резких звуков, не сразу поняв, что это звонки в дверь. Поматывая тяжелой со сна головой, пошел открывать.
Увидев Нину Николаевну, он почувствовал, как его мгновенно охватило раздражение от ее бесцеремонности, прилипчивости, бесстыдства и всего-всего, позволяющего в любой момент не давать ему покоя.
— Прости, но у тебя не отвечает телефон, я была вынуждена заехать сама, — не снимая плаща, она прошла в кабинет и опустилась в кресло у стола.
— Скоро вернется из санатория Таиса, тогда не примчишься, — недовольно буркнул Борис Иванович, разглядывая набухшие под глазами Нинки мешки. «Стареет, как ни хорохорится, стареет». — Поэтому я тебя хочу попросить…
— Боря, Ирина ушла к отцу, — перебила его Филатова. — А вчера отнесла заявление Соломатину.