Поэтому с большим любопытством читал интервью с человеком, которого знал и которого даже немного боялся. Заинтересовали его особенно темы личные, которые журналисткой обсуждались с огромным удовольствием.
Вопрос. Сколько лет вашей дочке Рите?
Ответ. О, это настоящая барышня. Скоро исполнится тринадцать.
Вопрос. У нее есть какие-то внешкольные интересы? Собирает марки? Ездит на велосипеде?
Ответ. Любит животных. Быть может, я куплю ей маленькую собачку, но сначала она должна это заслужить и лучше учиться.
Вопрос. Хочет ли она быть известной и знаменитой, как папа? Вы, пан комиссар, являетесь для нее примером? Если да, то в каком смысле?
Ответ. Много вопросов (смех). Нежелательно, чтобы полицейский был образцом для подрастающей барышни. Есть зато такой взгляд, что девушка выбирает себе мужа, похожего на собственного отца. Не хотелось бы, чтобы эта народная мудрость исполнилась в случае Риты.
Вопрос. Почему это? Не хотел бы пан комиссар иметь полицейского зятем?
Ответ. Я бы не хотел иметь зятя, подобного себе. А полицейские имеют схожие характеры. Они недоверчивы и категоричны. Нет, никогда такого зятя! Почему? Ответ прост. Рано или поздно мы достали бы пистолеты (смех).
Вопрос. А вы для Риты пример в какой-то другой области? Что после вас она унаследовала?
Ответ. К счастью, мало… Она унаследовала красоту и актерский талант после своей усопшей матери [она была известной актрисой сцен венских и львовских сп. покойная Стефания Горгович-Попельская — прим. ред.] и хочет быть в будущем актрисой. Никак не может понять, что эта далекая цель предваряется несколькими целями близкими. Не станет актрисой, если не сдаст экзамены, а не сдаст экзамены, если не овладеет, соответственно, хорошо, например, решением уравнений. А, отвечая строго на ваш вопрос, могу сказать: да, я образец для моей дочери, потому что она унаследовала или подражает одному из моих качеств…
Вопрос. Что это за качество?
Ответ. Упрямство.
Пан Гладыш, услышав шум, сопровождающий открытие кухонной двери, поднял голову от газеты. Его жена стояла у стола и протягивала к нему руку с каким-то официальным, запечатанным письмом.
— Тегусь забыл, Мишка. — Она радостно улыбнулась. — Я сумыр для тебя резала, и это у братруры лежало.
— А чего ты зубы сушишь? — рявкнул Гладыш. — Это же записка о новом подписчике, с сегодняшнего дня я ему «Новый век» доставляю… Видишь, он почти в Углинском лесу живет. На хавиру через ту позже возвращаться буду. Это так хекный для тебя?
Пани Гладышева покачала грустно головой. Ее муж тяжело встал из-за стола.
Для всех — а особенно для героя интервью — было бы лучше, если бы это заявление нового абонента затерялось где-то около духовки пани почтальонки.
Несколько дней назад Попельский сидел, рассевшись как паша, в гардеробной Шанявского и присматривался к журналистке пани Казимире Пеховской. Она выглядела так, как будто позировала для изображения «Экстаза» Подковиньского. Она была пухленькая, веснушчатая и огненно-рыжая. У нее была удивительно светлая кожа, которая в Попельском вызывала наибольшее беспокойство и вожделение. Он задавался вопросом с самого начала, как сильно контрастировала кожа ее ягодиц с его темными чреслами и бедрами.
Убранство гардероба балетмейстера Шанявского было декадентским, знойным и неприличным. Вокруг висели мягкие розовые боа, на полу разбросаны бархатные подушки, в воздухе почти ощутимо витал запах духов и пудры, печь зияла жаром, провоцируя для скидывания одежды.
— Я соглашусь на интервью для вашей газеты. — Он вспомнил вчерашний разговор с главным редактором «Нового века» паном Ласковницким. — Но то, что скажу, может вашим читателям показаться не очень интересным, потому что я не буду отвечать на личные вопросы.