Попельский обследовал внимательно помещение, подошел к окну, заглянул под кровать, откуда донесся до него запах сигар, которые он курил только что. Здесь кто-то курил передо мной, — подумал он, — видно, всех чествует этот служитель борделя.
Потом отдернул тяжелую занавеску и выглянул на улицу. Присматривался некоторое время к своему фиакеру, который задремал на козлах.
— Гамбит — это иначе провокация, — сказал в его сторону, как будто продолжая их разговор. — Можно ее принять или отклонить. А как отреагирует пан Леон Ставский, которым я открылся как извращенец? Разгадал мой план? Мало правдоподобно. Если бы я был вкрадчивым, может, начал бы что-то подозревать, потому что это были бы типичные действия провокатора. Но кто-нибудь видел провокатора, который просит о чем-то для себя, будучи неприятным? Который оскорбляет своего возможного благодетеля? Может, Ставский на самом деле разозлится и натравит на меня каких-то людей, чтобы меня покарали за мое якобы извращение? Тогда я проиграю гамбит. А если на самом деле подошлет мне ребенка? Тогда этого сутенера младенцев отведу к Ханасу… И Ставский скажет все об извращенцах в этом городе…
18
Когда Попельский выпил бокал действительно хорошего вина и заканчивал просматривать альбом, у двери послышался тихий стук. Он снял смокинг, бросил его на спинку кресла, ослабил бабочку и пояс, поправил пенсне, надвинул шляпу, после чего крикнул:
— Прошу!
В комнату вошла невысокое, щуплое существо, окутанное с ног до головы в темное кисейное одеяние. Когда он закрыл дверь, расправило плечи и свое платье отбросило прочь.
Перед Попельским стояла голая девочка лет не более двенадцати, с плоской грудью и худыми костлявыми бедрами. В ее подкрашенных глазах таился страх.
— Я Анелька, — пискнула тихо и легла на кровать.
Попельский окаменел от ужаса и отвращения. Он не верил своим глазам. Вот действительно доставили ему ребенка. В мыслях он видел полицейскую атаку на этот бордель и самого себя, сдавливающего горло скользкому сутенеру. Сняв для верности пенсне, он смотрел на девочку долго, затаив дыхание. Через некоторое время с облегчением выпустил воздух тремя дозами. Первая высвободилась с его губ, когда он присмотрелся к лобковому бугорку девочки. На нем были свежие порезы замятия от бритвы. Вторую выпустил, когда — подняв ее руку — увидел похожие раны под мышками. Третью в конце выдохнул с неподдельной радостью при виде мелких мимических морщин вокруг ее глаз и рта. Девушке было минимум шестнадцать-семнадцать лет. В мыслях Попельского Леон Ставский спас свою жизнь.
Комиссар вложил обратно пенсне и вынул из кармана смокинга пять двадцатизлотых банкнот. Раздвинул их перед глазами девушки, после чего, помня о прослушке, склонился над ней так близко, что почти коснулся губами раковины ее уха. Он почувствовал, что она вздрогнула с отвращением. Он особенно не заботился об этом. Не ожидал энтузиазма от существа, которое продавали извращенцам.
— Видишь эти деньги? — шептал он, шелестя банкнотами. — Можешь их иметь дополнительно, если будешь хорошей…
— Я должна быть для вас хорошей девочкой? — пискнула она, вздыхая с фальшивым волнением.
— Ты получишь эти деньги и много, много больше, — тихо пыхтел он. — Если кое-что для меня сделаешь… Если появится тут кто-нибудь, для кого ты будешь притворяться маленькой девочкой, постарайся его хорошо запомнить и что-то о нем узнать, что я бы его нашел. Лучше засунь руку ему в карман, в портфель и поищи какие-то документы, счета… Сделаешь это? Будешь хорошей девочкой? Я ищу таких и выношу им справедливое наказание. А может, ты уже знаешь кого-то такого? Выдай его, и уже не будешь бедной и покинешь этот ад!
Она наморщила лоб в интенсивной задумчивости. О да, — радовался в душе, — приманка была закинута! Что-что, но с шлюхами-то я умею говорить.
Он встал и смотрел на нее проницательно, чтобы по ее лицу, по ее взгляду прочитать след, который приведет его к истории ее жизни. Он на самом деле хорошо знал проституток и их судьбы. Он знал, что многие из них были совращены уже в детстве и — что самое страшное — близкими. Он знал, что этот штамп изнасилования на ребенке может их довести до помешательства или до борделя. Если бы и Анелька имела такое детство, это должно напугаться сейчас, когда он объявил себя преследователем насильников детей.
Девушка завернулась одеялом. Она дрожала от холода, когда он вытирал пот со лба. Он принял ее поведение за признак страха. А значит, ее разгадал. Изнасиловали ее в детстве и теперь — услышав о его крестовом походе — не может пересилить страх за своего ближнего, который ее обидел. Это самое страшное у этих детей, что они любят своих самых страшных палачей! Эта стратегия не поможет, нужно принять новую. Гамбит! Гамбит!