Он внимательно смотрел на своего собеседника, на лице которого появилось театральное удивление. Было что-то гротескное в его открытом рте и в высоко поднятых бровях.
— Вы говорите о цветах для дома или на кладбище?
А вы, граф Незавитовский, трудный собеседник, — мысленно спросил Попельский, — проницательный психолог или плохой актер? Притворяетесь или удивительно отражаете коварные удары? Он ответил почти без колебаний. Либо был к этому вопросу готов, либо гений.
— Для дома. На кладбище никто не покупает одуряюще пахнущих цветов… Таких, как жасмин многоцветковый…
— И тут пан комиссар ошибается. — Граф пригладил волны волос. — Так вот я покупаю их на кладбище… А почему вы как раз спрашиваете про цветы?
— Этот радикал, подозреваемый в замысле покушения на господина графа, — Попельский свободно выплевывал очередную ложь, — следил за вами… Так он твердит… Он говорит именно, что он проследил вас от цветочницы Боднаровой на Сапеги, где вы покупали цветы. Таким образом он получил ваш адрес… Думаю, что он врет… Я не думаю, чтобы пан граф сам покупал цветы… Это, конечно, задача слуги… Кроме того, в цветочном магазине утверждают, что их господину графу отвезли…
— Да, — прошептал граф. — Они сами мне доставили любимые цветы для Лауры…
— Простите, для кого? — Попельский боялся, что сейчас услышит вопрос: «Это простое любопытство, или это необходимо для следствия?»
— Для моей покойной жены Лауры. — Незавитовский удивил на этот раз комиссара.
— Мне очень жаль! — сказал серьезно Попельский. — Это ужасно, как умирает молодая особа…
— Вы что-нибудь знаете об этом, комиссар. — Слезы стояли в глазах графа. — Моей жене не было тридцати лет, так как вашей… Прошу не удивляться, каждый во Львове знает трагическую историю вашей жизни… Страшный конец этой выдающейся артистки венской и львовской сцены…
— Ваша супруга умерла при родах? — Попельский почувствовал тошноту при мысли, что во время допроса пользуется собственной трагедией.
— Нет, она умерла от испанки, которая в нашем городе собирала, как и везде, всю кровавую жатву… Я надеюсь, что эта страшная эпидемия пощадила ваших близких, комиссар…
— Да, пощадила… А возвращаясь к цветам… Ваша жена любила интенсивно пахнущие цветы?
— Да, прошу вас. — Граф встал из-за стола и уставился в окно. — Я сыпал эти цветы на ее обнаженное тело, расставлял горшки вокруг нашего ложа в алькове. Запах любимого женой Jasminum polyanthum нас опьянял, а вино ударяло нам в головы. Я чувствовал себя как на вакханалиях… А теперь я ставлю эти цветы вместо траурных кипарисов вокруг ее могилы…
Попельский анализировал некоторое время информацию, которая на его внезапно свалилась. Вот он имел перед собой человека, который во время телесного общения опьянялся ароматом цветка — да, того самого, что был на теле изнасилованной девочки. Что он еще делал во время этих парных вакхических ночей? Брызгал мочой на груди своей жены? Обжигал крапивой ее гладкие бедра и ягодицы?
— Почему вы так внезапно умолкли, комиссар? — Незавитовский все еще улыбался своим воспоминаниям.
— Да пан граф открыто и без стеснения говорит об этом… — выдавил из себя Попельский.
— Вы девственник или дуэнья? С вами наверняка мог, дорогой пан… Вы не знаете, что мы принадлежим к одному клубу?
— Какому клубу? — На этот раз Попельский не смог справиться с глубоким удивлением.
— К клубу любителей прелестей пани редактора Казимиры Пеховской из «Нового века». — Граф подошел к полицейскому так близко, что тот почувствовал его дыхание нежным анисом зубного порошка. — Когда-то таких, как мы, называли «пришитыми шуринами», знаете? — Попельский, глядя на своего «шурина», любителя необычных развлечений, почувствовал внезапное желание пойти к врачу постыдных болезней. — Я люблю ее волосы, как из «Исступлений восторга», ее большие, белые, налитые сиськи, ее веснушчатую задницу, а вы? Что вы у нее больше всего любите? Она сказала мне, что оседлали ее вы άla vache… — Незавитовский щелкнул языком. — Дорогой шурин, во время прошлой Восточной ярмарки, когда ее муж сколачивал там хороший бизнес, я всколачивал на ней пену. — Он протянул руку Попельскому. — Прощайте, комиссар! Я тороплюсь в клуб бриджа, а вы подумайте об моем алиби!
Попельский протянул ему руку. С равным удовольствием мог бы коснуться чешуи ящерицы.
Сегодня аргумент Леокадии о логичной топографии Львова, о эвристических достоинствах городских расстояний, не убедил бы его. Придется наверняка троекратно преодолеть маршрут с улицы Гербуртов на Крашевского, чтобы упорядочить хаос в своей голове, который там появился после визита к графу.