Выбрать главу

Левицкий осознал неэффективность своей борьбы с гориллами. Сдержал раздирающую его ярость, спустился по лестнице и оказался в подвале. Дверь закрывалась сверху, а стук ботинок загрохотал на лестнице.

Врач огляделся по помещению. Слабая лампочка под потрепанной жестяной крышей освещала голые кирпичные стены и две двери, ведущие в глубокие помещения подвала. В ее отблеске довольно четко было видно сидящего на стуле Зигмунта Ханаса и стоящего рядом с ним какого-то высокого мужчину в шляпе. Левицкий обернулся и увидел ботинки и штанины горилл, стоящих за ним на лестнице. В воздухе смешались два запаха: один напоминал запах крахмала, второй — мази при ревматизме. Бил он явно от большого цветка в горшке, стоящего в глубине помещения.

Мужчина, стоящий рядом с Ханасом, снял шляпу. Его лысую голову психиатр видел совсем недавно.

— Доктор Густав Левицкий. — Попельский улыбнулся. — Рожденный в 1897 году во Львове, верно?

28

— Да, соглашусь, именно 18 августа 1897 года, — ответил Левицкий.

Зигмунт Ханас встал и подошел сначала к полицейскому, а потом к врачу. И тому и другому заглянул в глаза — долго и глубоко.

— Здесь будет процесс. Вот этот комиссар Попельский обвиняет пана консультанта, — он взглянул на Левицкого, — в осквернении моей дочери. Должен это прямо тут доказать, перед моим собственным трибуналом, и принять награду, которую я назначил за голову извращенца. Я не хотел этого процесса, потому что знаю, что Элзуния сама мне укажет преступника, что его узнает по голосу… Но Лыссый настаивает! Я хочу просто эксперимента с голосом, но тот настаивает и просит… Ну, хорошо, думаю, я уступлю ему! — Лицо Левицкого выражало самые сильное возмущение и неверие. Ханас наблюдал за ним некоторое время, а потом прошелся несколько раз туда и обратно по пустому помещению. Спираль папиросного дыма кружилась в бледном свете лампы. — Если ошибся, Лыссый, — Ханас на раскачивающихся ногах стоял перед Попельским, — то поплатишься за это строго! Элзуния потеряет лучшего врача и опекуна, а ты заплатишь за это! Слишком сильно рискуешь, чтобы тебе это сошло насухо, так как в прошлый раз… Но к делу! Я хочу покоя! Чтобы мог все хорошо рассудить! Я и только я. — Постучал себя пальцем в грудь. — Даю голос и отбираю его, а вы поднимаете пальцы, как захотите говорить! Сами молчите! Это суд! Начинай, Лыссый!

— Мой коллега просмотрел медицинские досье и установил, что этот здесь присутствующий доктор Густав Левицкий родился 18 августа 1897 года во Львове. — Попельский прочитывал эти данные из записной книжки. — Я зато установил, что 20 мая 1915 восемнадцатилетний Густав Левицкий предстал перед призывной комиссией. Ну, как это было с той комиссией, доктор? Вы признанны годным к службе в имперско-королевской армии?

Врач смотрел на Ханаса и поднял два пальца вверх.

— Тут речь идет, скорее всего, о двух разных особах, — прошептал он, когда судья разрешающе кивнул головой. — Дата рождения совпадает, но я не стоял никогда прежде с призывной комиссией!

Попельский поднял палец и получив подобную уступку, продолжал свое рассуждение.

— Австрийский военный врач, полковник Герман фон Раушегг диагностировал у Густава Левицкого, рожденного во Львове в 1897 году, к сожалению, даты дня рождения не записал, но тот же военный врач диагностировал «повышенную чувствительность к запаху цветов, особенно на, — вновь посмотрел в заметки — метиловый салицилат и нитрофенилоэтан». Эта чувствительность вылилась у упомянутого этого Густава Левицкого удушье, которое могло привести даже к смерти. Появлялась также при этом обстоятельстве стеснительность — непроизвольное испускание кала и мочи. Страдаете ли вы такой аллергией, доктор Левицкий?

— Ни в коем разе, — ответил доктор, отер пот со лба и крикнул: — А ты что, лысое хамло, себе воображаешь? Что Густав Левицкий — это такое редкое имя? И что не могло двух Густавов Левицких родиться во Львове в тот же год? Что ты здесь смеешь мне…

Он не докончил. Вдруг задохнулся и рухнул на колени перед Попельским. Зрачки и радужки исчезли под его веками. Он размахивал руками, как крыльями ветряка, после чего упал на лицо. На бетонном полу рядом с его носа появились беловатые густые выделения.

Один из горилл Ханаса потирал себе кулак.

— Я его фест по плерах, — признался он несмело. — Али хиба трохи за мошну…

— Не волнуйся, Сташек, ты выполнял мой приказ, — буркнул Ханас. — Теперь его окати водой! Это коновал! Пусть знает, что не может отзываться без дозволения, ясно?