— Говори, сукин сын. — Он поднял обрез над головой врача. — Ты ли есть тот аллергик Густав Левицкий, рожденный в 97-м, призванный с 15-го? И так все узнаю, потому что или сейчас ты потеряешь сознание, или сегодня ночью я пошлю моих людей, чтобы они взломали некий медицинский шкаф! Говори, даю тебе слово!
— Это не я. — Левицкий дышал тяжело и производил впечатление близкого обморока. — Это тот каналья. — Он указал головой на Попельского. — Он сам это сделал и все обставил так, чтобы было на меня! Прикажи ему говорить, скажи ему, чтобы что-то прочел, а ребенок сразу же его узнает! Это он! Это он это сделал с твоей дочерью! Скажи ему, чтобы читал, и увидишь, Ханас!
— Я!? — заорал Попельский и повернулся к гориллам, готовый отбивать их атаки из-за недопустимого отзыва. — Я изнасиловал Элзунию?!
— А ты! Именно ты! — ревел Левицкий и с трудом переводил дыхание. — Ты любишь извращенные забавы с двумя проститутками зараз! Весь Львов знает, что ты спишь с собственной кузиной! Так, может, маленькие девочки тоже тебя стимулируют! Так, может, и собственную дочку трахаешь!
Попельский ударил его так быстро, что никто не успел отреагировать. Он почувствовал, что тепло разливается ему на косточки руки. Почти чувствовал, как распухают его пальцы.
Левицкий упал на грудь с такой силой, что в помещении раздался глухой гулкий звук. Он задрожал и снова срыгнул на бетон пола какое-то белое выделение.
Попельский схватил его за воротник пиджака и перевернул на спину. Смотрел внимательно на его брюки. К его разочарованию, не подверглись они ни одной окраске, которая бы указывало на непроизвольную активность мочевого пузыря.
— Оживить его в прачечной! — крикнул Ханас своим телохранителям и подошел к Попельскому. Взял его под подбородок двумя пальцами и посмотрел внимательно в его глаза. Блестящий экран раскачавшейся лампочки под потолком кидал вокруг движущиеся тени. Комиссар не дрогнул и закрыл глаза. Эпилептический приступ, вызванный мигающим светом, был последней вещью, которой сейчас желал.
— Открой глаза! — прошипел Ханас. — И смотри на меня!
Попельский его не послушал. Лампа медленно замирала на своем проводе.
— Я не верю тебе, — рычал Ханас. — Я не верю уже никому… А ты мне в глаза не смотришь! Так проверял всех тем, что мне делали агранду! Ты говорил, что признается, что запах этого цветка… А он его совсем не помрочил… Болтаешь тут долго, как какой-то попугай, но это не для меня болтовня… Потому что цветок не сработал. Мне нужно сегодня знать: ты или он… — Со странным хрустом почесал по жестким волосам. — И сначала должен проверить, что он не лжет, что ты хочешь его подставить, и, — добавил он тише, — если не лжет, что это ты сделал Элзуни… — Из кармана пиджака он достал маленькую книгу. Вручил ее Попельскому. Было это учебное издание Библии. — Начинаешь читать, как я скажу!
Он вошел в прачечную, где Левицкий во второй раз приходил в себя. Отдал короткий приказ, и сразу на лестнице забарабанили ботинки его личной охраны. Через некоторое время оба преторианца появились там снова. Они шли рядом, тяжело пыхтя, а на стульчике, сплетенном из их рук, сидела Элзуния Ханасувна.
— Читай! — бросил Ханас. — Что угодно!
— Хочешь доказательств, что это не я? — буркнул Попельский и только сейчас открыл глаза. — Ну так будешь иметь неопровержимые доказательства!
Наугад открыл Библию. Был в Книге Псалмов.
— «Что источники несут свои воды в долины, — читал один из них спокойным и уверенным голосом. — Устремляются вниз между холмами. Пьют из них все звери полевые, и дикие ослы жажду там утоляют; на их берегах птицы гнездятся, голоса их звучат в густой листве»[15].
Ханасувна издала резкий крик, после чего ее телом затряс озноб. Ее опекуны потеряли на секунду равновесие. Девочка чуть не выпала у них из рук. Она прятала голову в плечи и закрывала руками уши.
— Я не хочу его слушать! — заорал дико Левицкий.
Разразилась адская какофония. Если бы сейчас девочка упала с лестницы, если бы вырвался из нее крик преждевременных болезненных схваток или если бы какая-то ее кость треснула, то и так никто бы этого не услышал.
Все заглушил звериный хриплый рык.
Это не она рычала, а ее отец. Это не был рык ярости, а вой торжества. Зигмунт Ханас закончил свой крестовый поход поиском виновного.
Спустя несколько секунд преторианец Сташек напал на Попельского.
Спустя несколько минут приведенный в сознание доктор Густав Левицкий покинул заседание подвального трибунала, а внутренний карман его пиджака оттягивало награда за предоставление Ханасу насильника — конверт, наполненный новенькими банкнотами.