Попельский сел за столом с папиросой и ждал. Шли минуты, а он курил одну за другой. Кто-то постучал в входные двери. Анелька ответила так, как и обещала. Прошло четверть часа. Из кладовой начали доноситься гневные крики Левицкого, который проклинал Попельского худшими словами.
После второй четверти часа Попельский перестал различать выкрикиваемые слова. Звуки стали нечленораздельными, а крик превратился в хрип.
Он открыл дверь в кладовую. Хлынул из нее удушливый аромат стефанотиса. Левицкий лежал на боку. Связанными руками он пытался попасть в рот. Его ноги подергивались.
Через некоторое время к удушливому запаху цветка присоединилась вонь аммиака, а на штанах Левицкого разлилось большое темное пятно.
Спустя несколько минут на столе полковника УБ Пляцыдa Бржозовского в его вилле на Каспровича зазвонил телефон. Большая мясистая рука потянулась к трубке.
— Алло!
— По делу вашей дочери Люцины Бржозовской, — раздался спокойный мужской голос.
— Я слушаю, слушаю!
— У меня похититель и насильник! Я дам его вам!
— Знаешь, сколько уже таких меня звонило? Знаешь, сколько рассчитывали на мои деньги?
— Нет так нет!
Пляцыд Бржозовский пригладил сверхжирные волны своих седых волос. Его лицо озарила улыбка. Из-под мясистых губ высунулись маленькие острые зубы.
— Где и когда?
— В восемь часов вечера в маленьком костеле на Милой. Но сначала выгоните из него цыган!
Соединение было прервано.
4
На самом нижнем уровне бункера на улице Ладной было надежное помещение, связь которого с остальными обеспечивала только железная лестница. Ничего не знали о нем находящийся здесь от времени осады крепости Вроцлав польские и советские солдаты. Цель его постройки была явно оборонительной. Оно было построены именно для того, чтобы позволить убежать коменданту бункера. В безвыходной ситуации он мог открыть только самому знакомые двери, откуда железная лестница вела четыре метра вниз — до этого секретного помещения. Оно, в свою очередь, имело два выхода, за которыми были два низких коридора. Один из них вел к надежному подвалу на Грюнвальдской, 2, а другой — к небольшому костелу Святого Лаврентия, стоящего на старом кладбище на Милой. Храм этот, разрушенный и лишенный крыши, был сегодня назван «цыганской конюшней», потому что представители этой нации держали в нем своих коней.
Эберхард Мок мог бы не знать о чем-то, но Вроцлав не имел от него никаких тайн. Он прекрасно знал о «комнате для побега» в бункере на Ладной.
Рассевшись удобно на одном из двух стоящих в комнате кресел, курил папиросу и с беспокойством приглядывался к Попельскому. В его глазах было гораздо меньше заботы, когда он смотрел на Левицкого, прикованного наручниками к поворотному колесу для открытия бетонированной двери.
— Дай убедиться, Эди, чтобы я пошел туда с тобой, — говорил с жаром Мок. — Бржозовский — это идол преступления. Может сделать с тобой все… Не согласится выпустить Леокадию и сцапает тебя тоже… Побойся Бога, сам сунешься в лапы политической полиции! Ты думаешь, что Бржозовский будет иметь какое-то сопротивление, чтобы тебя арестовать? Знаю, скажешь: но я сбегу в этот бункер! А что будет, если не получится? Если будет обнаружен проход в костеле? Я иду с тобой, а это ничтожество, — он посмотрел на Левицкого — подождет здесь, пока ему палача приведем…
— Нет, Эби, не пойдешь со мной. — Попельский задумался. — Я знаю таких людей, как он… Такой же был этот Ханас, о котором я тебе рассказывал на исповеди: безжалостный варвар, а когда дело касалось его доченьки, был как разваренное яйцо… Только я к нему пойду, не буду тебя подвергать… Тебя тоже ищет все польское гестапо… Это решено и бесповоротно.
Он посмотрел на часы. Было восемь. Поправил галстук, застегнул пиджак, стряхнул с рукавов невидимые пылинки, носовым платком протер запыленные ботинки.
— Не нужно чиститься, — мрачно сказал Мок. — Ты не идешь на свидание, Эди.
— Со смертью тоже нужно достойно встретиться, — ответил Попельский.
Мок закрутил колесо и открыл дверь. Из темного коридора донесся холодный подвальный воздух, который не нес, однако, с собой запаха гари и разложения. Эберхард надел маску на лицо и протянул руку Попельскому.