Сотрудники отдела убийств перетянули сигнальной лентой выходы с западной стороны храмовой площади на Кинг-стрит и Генриетта-стрит, а также фасад здания рынка. Я охранял выход со стороны храма и мог спрятаться от ветра в его портике, в то время как моя коллега Лесли Мэй, тоже стажер, стояла с другой стороны площади и могла укрыться в стенах рынка.
Лесли – невысокая блондинка с беспардонно выпирающим бюстом, который не в силах скрыть даже бронежилет. Мы вместе проходили базовый тренинг в Хендоне, а потом нас направили на стажировку в Вестминстер. Отношения у нас с ней установились исключительно рабочие, несмотря на мое затаенное, но страстное желание пощупать ее задницу под форменными брюками.
Нас, стажеров, должен был контролировать опытный полицейский – каковую обязанность он и исполнял весьма усердно, сидя в круглосуточном кафе на Сент-Мартинс-корт.
У меня зазвонил телефон. Добраться до него было непросто – мешали бронежилет, пояс, дубинка, наручники, рация и объемистый, но, к счастью, непромокаемый светоотражающий жилет. Взяв наконец трубку, я услышал голос Лесли.
– Я пойду возьму кофе, – сказала она. – Ты будешь?
Я высунулся из портика и глянул в сторону рынка. Лесли махала мне рукой.
– Спасительница, – сказал я. Она побежала в сторону Джеймс-стрит, я проводил ее взглядом.
Меньше минуты спустя я вдруг заметил у портика силуэт человека. Какой-то невысокий тип в пиджаке прятался в тени ближайшей колонны.
Я поприветствовал его так, как принято у нас в столичной полиции:
– Эй! А ну стоять!
Незнакомец обернулся, я увидел бледное испуганное лицо. Одет он был в старомодный потрепанный костюм-тройку, при нем были часы на цепочке, а на голове ветхий цилиндр. Я решил, что это один из уличных артистов, которые выступают на территории храмовой площади, – вот только час для представлений малость неподходящий.
– Сюда, идите сюда, – сказал он и поманил меня к себе.
Я еще раз проверил, на месте ли телескопическая дубинка, и двинулся вперед. Предполагается, что полицейские должны всем своим видом довлеть над простыми гражданами, даже если те настроены помочь. Вот почему мы носим тяжелые ботинки и остроконечные вытянутые шлемы. Но подойдя ближе, я понял, что человек этот совсем тщедушный, не выше пяти футов. Чтобы наши лица оказались на одном уровне, мне пришлось наклониться.
– Я видел, как все произошло, сквайр, – проговорил он. – Жуткое зрелище, должен вам сказать.
В Хендоне студентам первым делом вбивают в голову следующее: прежде всего у свидетеля нужно спросить имя и адрес.
– Могу я узнать ваше имя, сэр?
– Конечно, можете, сквайр. Меня зовут Николас Уоллпенни, только не спрашивайте, как пишется – я не знаю, потому что никогда не получаю писем.
– Вы уличный артист? – спросил я.
– Если вам так угодно, – отвечал Николас, – ибо до этих пор мои представления воистину ограничивались улицей. Но в такую студеную ночь я бы отнюдь не возражал против того, чтобы обратить свою деятельность вовнутрь. Если вы понимаете, о чем я, сквайр.
К лацкану его пиджака был пришпилен значок – оловянный скелетик, застывший в прыжке. Я подумал, что это чересчур готично для оборванного трюкача из подворотни, но Лондон – всемирная сборная солянка, здесь чего только не встретишь.
«Уличный артист», записал я в блокнот.
– Теперь, сэр, расскажите мне, что именно вы видели, – попросил я.
– Многое, сквайр, многое.
– Вы что же, давно здесь?
Насчет опроса свидетелей я также получил четкие инструкции: никаких намеков. Они всегда должны сами выдавать информацию
– Да-да, я здесь и утром, и днем, и ночью, – закивал Николас. Лекций в Хендоне он явно не посещал.
– Ну, если вы действительно что-то видели, – сказал я, – вам стоит поехать со мной и дать показания.