Министр иностранных дел снова похлопал ее по плечу.
— Я бы сказал, что это был акт истинного самопожертвования и альтруизма… с его стороны, я имею в виду то… что он остался и сдерживал ашбалов.
Мириам через силу улыбнулась.
— Альтруизм? Да Иаков Хоснер не знал даже значения этого слова. Нет, уверяю вас, это было чистое самопожертвование. Он не желал отвечать на вопросы… связанные не только с этими бомбами в «Конкордах», но и с его командованием… со всеми убитыми во время этого командования. Думаю, он предпочел умереть, только бы не попасть на скамью подсудимых. — Она снова попыталась улыбнуться, но по щекам потекли слезы.
Ариэл Вейзман смутился и погладил Мириам по руке.
— Успокойтесь, может быть, он еще жив.
Мириам подумала о муже. Ей то же самое постоянно говорили и о нем. И вообще в Европе было еще много евреев, печатавших полные горечи объявления в надежде после всех этих ужасных лет отыскать своих мужей, жен, сыновей и дочерей. Она посмотрела на Ариэла Вейзмана, на ее лице появилось такое суровое выражение, которого министр никогда раньше не видел. Мириам процедила сквозь стиснутые зубы:
— Он мертв, черт побери. Мертв. И будь он проклят за то, что наплевал на свою жизнь. — Она закрыла лицо руками и заплакала.
Они оба были мертвы, а она даже не могла навестить их могилы, как не могла навестить могилы и своих родителей, сестры или отчима. От ее прошлого не осталось ничего осязаемого, что она могла бы потрогать, куда могла бы прийти. Как будто эти люди никогда и не существовали. А главные места, связанные с ними, находились за пределами ее мира. Европа. Вавилон. Мириам захлестнуло ощущение потерь, чувство невыносимой печали. Иаков говорил, что нужно кричать всему миру о своих страданиях, но она не может, да и не будет этого делать. А если и сделает, то боль не станет легче. Если бы только он не сказал ей, что любит ее. Тогда ей было бы гораздо легче все пережить, считая их связь внезапно вспыхнувшей страстью, или легкомысленным поступком, или чем-нибудь еще, но только не тем, чем она была на самом деле.
Кто-то похлопал ее по плечу, и Мириам подняла голову. Над ней стоял улыбающийся член экипажа, он протянул Мириам сложенную записку.
— Сообщение для вас по радио.
Несколько секунд Мириам удивленно разглядывала записку, потом развернула ее и прочитала про себя строчку, написанную карандашом: «Я люблю тебя. Тедди».
— Отвечать будете?
Мириам вытерла ладонями глаза, замялась, потом покачала головой.
— Нет, спасибо.
Удивленный молодой человек повернулся и ушел.
Мириам снова прочла записку, потом сунула ее в карман. Сначала ей нужно выяснить, беременна ли она от Иакова, а уж потом думать о Тедди Ласкове.
Тедди Ласков сделал последний заход над Вавилоном. На земле не было видно никакого движения, лишь ветер гнал песок да какой-то одинокий человек ехал на осле на запад по покрытой грязью равнине, глядя при этом в небо. Огромный бело-голубой «Конкорд» лежал полузатопленный у причала деревни Уммах. Ласков отметил про себя, что «Конкорд» должен выглядеть здесь более неуместно, чем выглядел на самом деле. Деревню и самолет разделяли почти две с половиной тысячи лет, и все же их связывала общая ниточка.
Резко развернув истребитель, Ласков взял курс на запад, подальше от колыбели цивилизации, от земли пленников, от пустыни Шамиях. На запад — в Иерусалим. Крылья самолета, выдвинутые для боевых заходов, сложились, и истребитель взмыл вверх.
Через несколько минут он догнал оба транспортных самолета.
Мириам не ответила на его публичное объяснение в любви, и Ласков чувствовал себя несколько глупо, но понимал, что должен поднять настроение людей, находящихся на борту транспортных самолетов. Он проскочил между двумя «С-130», развернулся, снизил скорость и раздвинул крылья, чтобы лететь медленнее. Снова пролетая между «С-130», он помахал рукой.
Из всех иллюминаторов транспортных самолетов люди замахали в ответ.
Мириам Бернштейн нехотя встала и подошла к людям, выглядывавшим в иллюминаторы. Она запоздало взмахнула рукой, когда истребитель Ласкова снова пролетел мимо, потом отошла от иллюминатора, опустилась на пол и уснула, не успев даже как следует вытянуться. Давид Бекер укрыл ее одеялом.
Ласков решил, что хватит воздушной акробатики, не стал больше разворачиваться, набрал высоту и взял курс на запад, исчезнув из поля зрения транспортных самолетов. Его истребитель преодолел звуковой барьер. Он встретит их на земле. Примет душ и переоденется в гражданское, а они все еще будут в вавилонской пыли. В современном мире ситуация меняется с невероятной скоростью. Похоже, в нем нет таких неизменных ориентиров, как Полярная звезда, которых можно было бы придерживаться. Интересно, сильно ли изменилась Мириам в Вавилоне. Нет. Только не Мириам. Она стойкая, почти беспристрастная. Конечно, не обойдется без первоначальной отчужденности и холодности, так бывает с любовниками, когда они встречаются после разлуки. Но это пройдет.