Приехали. И что открылось их изумленному взору? На площадке перед колонией яблоку упасть негде. Все сплошь «мерсами» забито. А на плацу перед колонией, то есть перед двумя дощатыми бараками, весь списочный состав выстроен от «а» до «я». Все триста семьдесят грешных душ. Нормально, да? Кто их о проверке предупредил? До сих пор выясняем. Но дело-то как поставлено, а? Вот я про взятки и говорю.
— М-да-а-а, — Александр затянулся, глядя в окно. — А чему, собственно, удивляться? Факты, в общем-то, известные. Скажем, про деминскую колонию я не слышал, но то, что такса существует на всех этапах, на каждой стадии уголовно-процессуального производства, это-то известно! Да хоть на этапе задержания. Помнишь, журналист из «Комсомольца» шум поднял? Терещенко, кажется. Или как-то похоже. Украинская фамилия, в общем. Его с газовым пистолетом задержали. А у него, дурашки, ста баксов с собой не оказалось. И что? Что было в протоколе, помнишь?
— Помню. Как не помнить? Целое расследование было. В протоколе говорилось о вызывающем, наглом поведении журналиста и нецензурной брани. Вменили вполне серьезную двести двадцать вторую статью УК. Самое смешное, что наглый журналист оказался беременной женщиной из «хогошей евгейской семьи». У нее самое матерное слово — нехороший человек. А газовое оружие она носила, так как хулиганья боялась. Но, как выяснилось, бояться нужно, как ни прискорбно, родной милиции.
— М-да, не повезло девушке. Но вообще-то, Слава, у меня мнение следующее: преступник, конечно, должен в тюрьме сидеть, здесь вопросов нет. Но в том, что его «стригут», тоже беды особой не вижу. Пусть богатенькие Буратины и на пенитенциарную систему пожертвуют. Что здесь такого?
— Они и жертвуют. Правда, не добровольно. Даже термин появился — «бандерлог-пушистик». Слышал?
— Нет, — рассмеялся Турецкий.
— Ну как же! Богатенькие заключенные, в том числе олигархи, — это и есть «пушистики». Да взять хоть Лебединского. Помнишь, он всего три дня в Бутырках прокуковал, а раскрутили его не только на холодильники и телевизоры, но и на Фонд помощи заключенным Бутырской тюрьмы. Так что «пушистиков» все стригут — от начальства до соседей по камере. Возможно, это и неплохо, однако взявший деньги один раз уже не остановится, это-то мы с тобой знаем. И заводит данная хозяйственная деятельность весьма далеко. До вот таких колоний, как в Демино.
— И что же в Демино? Так все и останется?
— По итогам визита в колонию твои коллеги насочиняли гневных докладных. Да только где они пылятся, я не знаю. Пока генеральный со своими замами по городам и весям…
— Ладно, ладно, не ворчи. Не может быть, чтобы ты сам в эту тему не включился.
— Включился, а как же! Пасем Сидихина. Похоже, он опять в Москву направился. Есть такие данные. А у меня на этого проходимца душа отдельно горит. Из-за таких гадов пятно на всех нас ложится. Так что он у меня будет сидеть! Может, сегодня возьмем его. Снимем с трудовой вахты менеджера.
Из кармана Грязнова послышался «Турецкий марш».
— Ага! Вот и орлы мои. Наверное, взяли красавца.
С этими словами Вячеслав Иванович извлек трубку мобильного телефона.
— Что?! Как? Где?! — вскричал он. — Сейчас приеду!
Турецкий поднял брови, задавая безмолвный вопрос.
— Сидихина взорвали! — отключив трубку, вскричал Грязнов.
— Как? Где? — повторил теперь уже Турецкий.
— Поехали, Саня. Все увидим на месте.
Глава 2
БАЙКИ ИЗ СКЛЕПА
Дежурная оперативно-следственная бригада РУВД одного из округов столицы проводила свободное от вызовов время за бутылочкой коньяка, который добавлялся в чай или кофе в пропорции один к двум, в пользу коньяка разумеется. Кроме того, досуг бригады скрашивали карты и всяческие «байки из склепа».
— Давай, Митрич, сдавай. — Криминалист Бобров закурил очередную беломорину.
Следователь Митрофанов, он же Митрич, принялся тасовать колоду, продолжая прерванный рассказ:
— …Так вот, значит, братан мой Колька…
— Это который летчик?
— Ну да, служит он в истребительном полку, я рассказывал. Так вот, послали их как-то в командировку. Что-то в их полку со взлетной полосой было, ремонтировали ее долго. Так чтобы ребята, значит, не расхолаживались, их на другой аэродром перекинули. Надолго.
— На год, что ли?