Потаскуха… Сладкая потаскуха! Ах, какая же ты сладкая… Повернись! Возьми его!
Она выполняла все его приказы с упоением, с наслаждением наложницы, выбранной им из сотни других, избранной им — пусть на ночь, на час, на миг…
Он застонал, сжимая руками ее голову. И она была счастлива, что услышала этот стон.
…Потом она омывала его тело, нежно водя губкой по стареющей коже, по обвисшей, как у увядающих женщин, груди.
Этот вечер вспоминался ей потом мгновениями, вспышками. Вот они лежат в постели, его рука на ее животе. Пальцы скользят по коже и вдруг так сильно стискивают плоть, что она невольно вскрикивает.
— Знаешь, тебя хочется разорвать, сломать, настолько ты хороша. Знаешь, что такое сладкая женщина? — говорит он.
— Нет.
— Потому что ты не мужчина. Каждый мужчина знает, что это такое, но никто не может объяснить.
— А ты можешь?
— И я не могу. Мне лень, — добавляет он. И впивается губами в грудь, покусывая торчащий розовый сосок. И она выгибается ему навстречу.
…Вот они сидят на кухне за столом. Между ними бутылка вина. Два бокала и больше ничего. Говорит Трахтенберг:
— Как ты могла вот так взять и уехать со мной? Бросить мужа, убежать с собственной свадьбы?
— А как я не могла? Как я могла не уехать с тобой? Я влюбилась в тебя с первого взгляда, понимаешь?
— Брось, это все чушь. Все так говорят.
— Не знаю, что говорят все, знаю одно: если ты отправишь меня обратно, я утоплюсь.
— В Москве утопиться невозможно, — усмехается он.
— Я утоплюсь в Подмосковье. Тебя устраивает?
— Пока не решил, — все усмехается он.
— Послушай, но ведь ты уговаривал меня уехать! Ты обещал мне карьеру!
— Какую карьеру, какая чушь… — морщится он.
— Ты обещал мне карьеру актрисы! — ее голос звенит. — Ты говорил, что я красива!
— Говорил…
— Органична!
— Было такое…
— Талантлива!
— А вот этого не было. Ты не талантлива. Более того, ты бездарна.
— Но… Почему ты так думаешь? Ты даже не видел… — Ее голос сник.
— Видел. Я видел весь материал, который вы сегодня отсняли. Ты никуда не годишься как актриса. Но ты замечательно приспособлена для совсем другого дела. И тебе оно нравится. Наверное, даже больше, чем карьера актрисы. Просто ты пока этого не понимаешь. А я, как опытный боец этого фронта, говорю тебе однозначно: если ты и актриса, то только порнофильмов. Вот там ты сможешь засиять звездой.
— Порнофильмов? — изумляется она. — Разве их у нас снимают?
— У нас снимают все, что пользуется спросом. Поэтому предложение такое: я беру тебя на контракт в порнофильмы.
— И их буду? показывать по телевизору? — пугается Маша, на мгновение вспомнив Сергея.
— Ну что ты! Конечно нет! Это снимается только на кассеты.
— Но… Я… Не умею.
— Ты все умеешь. А тому, чего не умеешь, мы тебя научим.
— Кто — мы?
— Я и мои друзья.
— Ты хочешь, чтобы я спала с твоими друзьями?
— Почему нет? Отчего не угостить их такой вкусной конфеткой? Они тебе понравятся. Они тоже любят всякие… штучки.
— А если я откажусь?
— Деньги на обратный билет и колодец в Московской области. Или пруд с лягушками. Что больше нравится.
— Но… Как же… Я же тебе нравлюсь! Почему ты не хочешь оставить меня для себя?
— Милая! Ты мне, безусловно, нравишься. Но здесь и сейчас. Я выйду на улицу и забуду о тебе, потому что у меня куча дел, семья, друзья. И потому, в конце концов, что ты не одна такая вкусная конфетка. У меня их целая коробка, ха-ха. Все, что я тебе предлагаю, это устроить тебя в этот шоколадный набор. И ничего более. Но там, внутри коробки, хорошо, уверяю тебя. Там тепло, сытно, уютно. Ты будешь сниматься в кино, будешь встречать меня и моих друзей. Будешь жить в веселой компании ровесниц, ни в чем не нуждаясь. И будешь зарабатывать деньги. Они будут идти на твой счет. Когда контракт закончится, ты будешь свободной, обеспеченной женщиной. Девушкой, известной в узких кругах. Возможно, тебя пригласят в легальное кино. Почему нет? Вон, Чиччолина в свое время даже стала членом парламента.
— То есть, ты приглашаешь меня в публичный дом? — очень спокойно спрашивает она.
— Ну… если хочешь, назови это так. А вообще это закрытый клуб для избранных. Твоя роль — это роль гетеры, а не публичной девки, если ты улавливаешь разницу.
— Я улавливаю. Значит, ты украл меня со свадьбы, чтобы засунуть в публичный дом?
— Мы уже проходили эту мизансцену. Да, если угодно, то в публичный дом. И я не собираюсь тебя никуда засовывать. Очнись и послушай: я взял тебя, чтобы снимать в рекламе. Оказалось, что ты для этого не пригодна. Я видел на свадьбе веселую, раскрепощенную, уверенную в себе женщину. А что я увидел на пленке сегодня? Убогое, заплаканное, зажатое создание, жертву репрессий. В моей рекламе такие героини не нужны. Я не рекламирую концентрационные лагеря. Ты не прошла кастинг. Разве я в этом виноват? Я предлагаю тебе другую работу. А мог бы попросту вышвырнуть за порог.