— А что, про веточку правда? Я о таком на бересте не писал.
— Правду, ежели хочешь, можно во всём отыскать, — легкомысленно ответил Завид. — Народ в такое верит, и местный домовой может дать какую-то веточку, отчего бы и нет? Нам с тобою всё сгодится, что делу поможет.
Тем не менее, говорить о водяницах он отказался наотрез, хотя в этом не было ни слова лжи.
— Это, Вася, иное, — сказал он с усмешкой, не затронувшей глаза. — У меня Умила имеется, и других девок я нахваливать не стану, даже и водяниц, даже и не всерьёз. Этого от меня никто не услышит.
Что ж, у каждого свои принципы.
В Косых Стежках, как оказалось, выгорел луг, где местные косили траву, так что они не знали, где запасти сено. Хороших участков поблизости не было, а какие были, принадлежали другим сёлам.
Мужики с угрюмыми лицами срезали траву у лесной опушки. Завид пояснил Василию, что этого им будет мало, да ещё и не всякая трава годится, и направил телегу туда.
— Вот вам будто делать нечего! — сказал он весело. — Нешто сено так заготовите?
— Насмехаешься? — мрачно спросил один из мужиков.
— Не слыхал, что ли, какая у нас беда-то! — воскликнул второй, распрямляя спину.
— Нешто это беда? Я место знаю, где трава никому не нужна.
— Небось чахлая? — с подозрением спросил первый косарь.
— Может, и чахлая, — ответил ему Завид, — да только вымахала, что стадо коровёнок в неё зашло, и их не видно было.
— Пускай и высокая, да только мало её небось?
— Мало не мало, а целое поле.
— Так поле-то, должно быть, с платок?
— Может, и с платок, да только ежели такой платок растянуть, он ваши-то Косые Стежки накроет, и ещё краешек останется, а в краешек тот Рыбий холм завернуть можно.
— Так местным-то и самим трава надобна. Кому ж не надобна в такую-то пору?
— Да они рады будут, ежели кто траву у них скосит! Еще и поблагодарят.
— Да что ты брешешь-то, — не выдержал косарь. — Где такое видано? Небось поле-то это твоё за тридевять земель!
— Что ты! — возразил Завид. — Близенько оно, в Перловке.
Мужики притихли, а потом засыпали вопросами. Завид с охотой рассказал, что стадо в Перловке небольшое, траву девать некуда, а девать куда-то нужно, потому как на Купалу на этом лугу хотят развести костры, и кладовик разожжёт огни, а ежели трава высокая, то клады как сыщешь?
— Так вы пришли бы да покосили, — сказал Завид. — Перловским сено поможете заготовить, они вам за то часть отдадут, вам хватит. Всем хорошо будет.
— Да-а, — засомневался один из мужиков, — заест нас ишшо нечисть лютая…
— Да кто там заест-то вас — полевик, что ли? — насмешливо спросил Василий, пряча левую руку за спину (из-под рукава торчала повязка). — Ну, как знаете, наше дело предложить. У Рыбьего холма народ посмелее живёт, они собираются работать в Перловке. Ну, покосят траву да вам же втридорога и продадут. Вам-то куда деваться? Купите…
— Рыбьехолмские небось и клады искать собираются? — засопев, предположил косарь.
— А то! — подтвердил Завид. — И мы пойдём. Да ежели б вы видели то поле! Кладов на всех достанет.
— Ну, подумать надобно, — сказал второй косарь.
— Потолковать, — кивнул первый.
— Что ж, и подумайте, — согласился Завид. — Да не шибко долго, ко дню Купалы уж поздно будет!
Распрощавшись с косарями, они повернули обратно. Перевалило уже за полдень, и Василий, который ещё не завтракал, надеялся, что Завид свернёт к Перловке, но тот проехал поворот. Сказал, позарез надобно в Нижние Пеструшки, там их и покормят.
Нижние Пеструшки раскинулись широко, не сразу охватишь взглядом. Серые тростниковые крыши, прошитые вдоль коньков стежками прутьев, тонули в садах. С одной стороны разливалась река, отражая небо, с другой подступал лес.
Кто-то один жил особняком при дороге, и жил, как видно, неплохо: дом большой, с виду крепкий, разве что крыша имела такой вид, как будто неловкий великан примял её пальцами. Двор окружали сараи, был и навес с коновязью, и колодец-журавль.
— Корчма, — пояснил Завид. — Вот как строить надобно, а то вы конюшни у озера ставите, а постоялый двор на холме, кто ж так делает-то?
— Ну, я консультировался с местными, — возмущённо сказал Василий, — и никто и слова не сказал.
— Что ж, дело поправимое, — утешил его Завид. — Вот что: войдём, ни слова не говори, откуда ты. Люди бывают разные, смекаешь?
Василий смекнул.
В корчме в этот час были только двое. Крепкий мужик, уже немолодой, застыл с метлой, повернувшись к двери, и неласково сказал:
— Заперто ещё!
Второй, рыжий, встрёпанный — жидкие волосы лежали на голове, как посаженные на клей куриные перья — сидел за кружкой, навалившись грудью на стол, а теперь оживился.