Что-то треснуло, и он дёрнулся.
Дёргаться ему пришлось ещё не раз. Старый дом скрипел костями. Недалеко, за стеной, сонно возились гуси, и кто-то большой вздыхал, ворочался и почёсывал бок об угол.
Василий проверил, не догорает ли лучина, и на всякий случай зажёг ещё одну.
Кто-то протопал мимо, подволакивая ноги. Что-то опять зашумело — гуси? Или ночной убийца?
Василий застыл у окна, прислушиваясь, но никто не пытался войти.
В конце концов он так и задремал, сидя у стены и кутаясь в одеяло. Ему снилось, что кто-то бродит вокруг, скребётся, но не может войти. Роет землю, делает подкоп у стены и вползает, чёрный, глаза светятся красными огнями. Подбирается ближе, ближе… Никак не проснуться! Смрадное дыхание касается руки, пасть открывается — острые, длинные зубы отгрызут кисть одним махом…
Василий дёрнулся и проснулся с колотящимся сердцем. Волк носом поддел его ладонь, заметил, что хозяин открыл глаза, и пошёл к двери, заскрёбся — выпусти, мол.
— Волк, блин, — пробормотал Василий. — Чтоб тебя… Блин, Волк!
Он добавил ещё несколько слов, которые могут произнести внезапно разбуженные и испуганные люди, зажёг новую лучину, но больше так и не уснул. Сидел и думал о разном: о том, что это, наверное, всё-таки не сон и не кома, потому что день идёт за днём, и всё так логично складывается. Он ест, пьёт, занимается всякими повседневными делами — слишком подробно для сна. Он помнит всё, что было, до мелочей. Интересно, что сказал бы Пашка, если бы узнал, что другой мир всё-таки существует?..
— Нельзя, Волк! — прикрикнул Василий на пса, потому что тот опять заскрёбся. — Утром выпущу!
Волк притих, и тут послышались шаги. Кто-то подкрался к окну, постоял там, видно, понимая, что не проберётся через заслон из лезвий, и направился дальше.
Дверь не запиралась, но Василий надеялся, что обломков ножей, воткнутых по краю, будет достаточно. Всё-таки он стянул одеяло с плеч, медленно поднялся с лавки и тоже тихо, крадучись, шагнул к двери.
Тот, кто был снаружи, провёл по дереву рукой или лапой, навалился и толкнул. Старался не шуметь, и сил не хватило, чтобы дверь открылась с первой попытки. А может, ножи не пускали.
Он толкнул ещё. Старая дверь заскрипела и в этот раз поддалась, неохотно сдвинулась с места. Василий приготовился, и едва только дверь открылась шире, вцепился в того, кто стоял на пороге, и закричал:
— А-а, попался!
— А-а-а! — вскрикнул и тот.
Это пришла Марьяша. Там, снаружи, уже наступило утро, а Василий и не заметил из-за того, что закрыл окна и жёг в доме свет. И ещё он только теперь сообразил, что Волк не зря вертелся у двери и махал хвостом, на чужих бы так не реагировал.
— Чего явилась? — спросил он с досадой, отпуская её плечи. — Делать больше нечего, кроме как людей пугать?
— Да поглядеть, жив ли ты! — сердито ответила она, блеснув глазами. И добавила уже добрее: — Нешто не спал?
— Нешто тут поспишь? — передразнил он её. — Нешто ты видишь здесь кровать, или диван, или футон, или хотя бы, не знаю, сено? Чего крадёшься, а не идёшь как нормальный человек? И стучать надо!
— Так тревожить не хотела! — подбоченившись, ответила Марьяша. — Думала поглядеть, как ты, да и уйти. Больно мне надо с тобою беседы вести!
И, развернувшись, зашагала прочь.
— Тревожить не хотела! — кричал ей вслед Василий. — Да я не удивлюсь, если эта дверь половину села встревожила своим скрипом! Даже подушки не дали и ещё удивляются, что я не спал!
Он затушил лучину, открыл окна и позавтракал в полном одиночестве, потому что Волк, само собой, ускакал за Марьяшей.
Потом Василий сердито сходил на родник и умылся. Сидя там же, под ивами, сердито почистил зубы. Сердито дошёл до дома старосты и сердито прокрался к будочке среди лопухов, потому что там, где он теперь жил, не было даже таких удобств.
Выйдя, сердито посмотрел, как Марьяша тащит из дома лавку, чтобы достать до крыши. Сердито помог, не сказав ни слова. Убедившись, что она всё равно не достанет, сердито сходил к Добряку, вежливо попросил лестницу, клятвенно пообещал вернуть сразу же, а не как вот с серпом вышло, и сердито вернулся. Сердито дождался, пока Марьяша оставит яичницу на крыше и спустится, и отнёс лестницу хозяину.
Потом сердито пошёл к себе.
Не успел он придумать, чем себя занять, как явилась Марьяша. Напомнила, что она с ним не разговаривает, но, в общем, он должен знать: она оставила его одежду в бане, и банник изорвал её на лоскуты. Так что вот, пусть примет взамен…
Положив на край лавки сложенную рубаху и порты, она ушла.
— В смысле изорвал? — вознегодовал Василий. — В смысле, блин? Ты знаешь, сколько эти джинсы стоили? И мне, блин, нравилась эта толстовка!