Все посмотрели уже на Молчана.
— Ить чё получается? — рассердился он. — В моём же дому надо мной насмехаются? Сами молили-вымаливали, я ить сочинил, как было велено, а вы вот так-то?
И погнал их восвояси.
На улице было серо, сыро и холодно, но дождь утих. Может, ненадолго, так что задерживаться никто не стал, все разошлись по домам. Тихомир увёл Марьяшу, сказал, мол, дела ждут, развлеклась и довольно, и она посмотрела напоследок, как будто о чём-то хотела спросить. Наверное, о том, скоро ли Василий поговорит с её отцом.
Василий не знал, куда деваться.
Он проводил её взглядом и заметил Хохлика. Тот, изгнанный тоже, зло топал копытцами по луже. Ему-то идти было некуда.
— Ладно, со мной пойдёшь? — предложил Василий.
— Да-а, — заскулил Хохлик, — дурным обзываешь, и палец я о ларь занозил, и дядька из дома погнал! Бедный я, бедный!
— Да идём уже! Идём, вытащим твою занозу.
Хохлик ещё помялся из вредности, поканючил, но пошёл.
Заноза сидела вроде и неглубоко, но так неудобно, что не поддеть. Хохлик примостился на завалинке, на подсыревшем бревне, которое Василий притащил с площади. Там всё равно собирались ставить лавки.
В дом Хохлик войти не смог, потому что в косяки были воткнуты лезвия. Василий забыл, когда приглашал, и Хохлик теперь ныл ещё и об этом — мол, вот оно, гостеприимство, всяк над бедным изгаляется. И палец болит, дёргает…
— Ладно, — сказал наконец Василий. — Ножом поддену. Я осторожно, самым кончиком.
Хохлик разверещался, вымотал все нервы и неожиданно согласился, когда Василий уже махнул рукой.
— А чё за нож? — с тревогой прошептал он потом. — Отчего без блеску?
Нож Мудрика, который Василий всё таскал в самодельных деревянных ножнах, и правда не блестел. Металл как будто поглощал свет — видно, плохо очищенный, с примесями, или какой-то сплав. Нож был совсем плохонький, источенный временем, рукоять деревянная, истёртая, укреплённая бечёвкой, но в руке сидел как родной и резал отлично. Василий и ногти им срезал, и репу очищал, и вилку из дерева пробовал выстругать — всё получалось. Даже и жаль, если придётся отдать.
— Нож не обязан блестеть, — ответил Василий. — Главное, режет.
— Ты ж не режь!
— Да подковырну только! Всё, не дёргайся.
Нож едва коснулся пальца, и Хохлик взвыл.
Непритворно, вцепившись в руку Василия, закричал, зашипел, как чайник со свистком. Глаза закатились, тело напряглось, и не только хохолок, а и вся шерсть встала дыбом, как будто его ударило током. Василий, конечно, сразу отвёл нож, но Хохлик долго не мог прийти в себя, даже пришлось отливать водой.
— Ты чего не сказал, что тебя вообще нельзя касаться металлом? — с досадой и испугом спросил Василий, когда понял, что Хохлику вроде становится лучше. — Ты чего, блин, не сказал?
— Что э-это за но-ож? — проблеял Хохлик, весь трясясь и стуча зубами. — Где-е ты взял его, где? Колдун ты поганый!
— На вот, утрись, — Василий подал ему полотенце. — Бабки Ярогневы это нож, Мудрик дал, а что? Я… я одолжил ненадолго, в общем, скоро отдам. Чего сразу колдун?
— Дурная вещь, — забормотал Хохлик. — Ой, дурная, дурная, чёрная! Зло чистое! Ни в жизнь я такого зла лютого не видывал!
И пока он причитал, Василий крепко задумался.
О бабке и правда говорили разное. Марьяша верила, что Ярогнева угадывает людскую суть и сразу видит, хороший человек перед ней или плохой. Добряк, наоборот, говорил, что она ходит куда-то тайными тропами, и даже леший не знает, куда, теряет след.
Василий вспомнил про ведьмин круг, выжженный, чёрный, вспомнил гадюк и жаб. Вспомнил и ворону, которую видел у бабкиного дома, а позже то на воротах, то на площади. Бабка, говорили, на холм не поднимается, а всё равно обо всём знает. Ладно, может, ей кто-то из местных докладывает… а может, и нет.
— Схожу-ка я к бабке, — хмуро сказал Василий.
Нож, конечно, с собой не взял, спрятал в изголовье.
Он, в общем, и сам толком не знал, зачем идёт. В лоб же не спросишь, ведьма или нет. Может, в доме найдутся ещё доказательства, ну там, книга мёртвых, пентаграмма, чёрные свечи… Понять бы, что она затеяла — может, начнёт вредить. О таком надо бы рассказать местным.
Всё это Василий объяснял Хохлику на ходу. Тот увязался за ним, бежал теперь, постукивая копытцами, с холма, по вымощенной деревом дороге. Тянуло сыростью, и смородиновые кусты по сторонам шелестели, показывая серебристую изнанку листьев. Ветер стряхивал с них капли недавнего дождя.
— Ты только никому ни слова, понял? — уточнил Василий. — Если ведьма, так она тебя со свету сживёт, пикнуть не успеешь.