Почему-то небо сегодня казалось Василию особенно синим, и каждое облако умиляло, и ветер был приятным, свежим. Пахло скошенной травой и чем-то цветущим, таким сладким, что можно было пить чай с этим запахом вместо сахара. Мир казался огромным, а сам Василий в нём был маленьким, и даже Перловка была маленькой. И казалось, если дождаться порыва ветра и расставить руки, то так и полетишь над этим простором, между зелёным и синим…
— Ишь, рад-радёхонек, — понимающе усмехнулась Ярогнева. — Ежели на волоске от смерти побываешь, жизнь завсегда слаще кажется.
У озера они прихватили Мудрика, а у холма послали Хохлика вперёд, чтобы созывал народ. Василий подсознательно ждал, что Хохлик опять напортачит, но нет. Видно, дело было слишком простым, чтобы его испортить.
Народ сходился к площади. Шёл и Добряк, на которого теперь косо смотрели, и Горыня.
— Вона, срамота-то наша пришла, — ехидно сказала Неждана, указывая на богатыря.
— Стыдобушка, — откликнулась Незвана, и кикиморы захихикали.
Горыня заметно покраснел и остановился в стороне, ближе к бане.
Когда все расселись на брёвнах и лавках, или на земле, или встали там, где хотели, Тихомир ударил по котлу колотушкой, прекращая разговоры, и сказал:
— Ну, думать будем. Выходи, Добряк, да поведай, как ты с колдуном-то снюхался!
— Чё те поведать? — мрачно ответил Добряк, не сходя с места. — Как от тя колдун чё захочет, я б поглядел, как ты ему откажешь.
— А ежели так, трус ты и ничего более, — сердито сказал Тихомир. — Я супротив его воли идти не боялся! Ты, значит, из трусости своей нас предал, а этот вот…
Поморщившись, он указал на Василия.
— Этот вот домой, к мамке хотел, тоже на всё готовый…
— А на что нам тут богатырь-то? — вклинилась Неждана. — Это наши дела, пришлых не касаются!
— Вы не с того начали, — сказал Василий, поднимаясь. — Вообще-то мы тут не крайних ищем, а думаем, как с колдуном справиться. Нам нужно объединиться. Мудрику нужно помочь.
— Это подменышу-то? — с презрением спросил Тихомир.
— Тятя! — укоризненно воскликнула Марьяша.
Народ загудел, повскакали с места, размахивая руками. Василий пожалел, что не может врезать по котлу, но тут Марьяша, выхватив колотушку из отцовских рук, сама застучала — только звон пошёл. Теперь Василий пожалел, что не может прикрыть уши.
Голосов после этого стало меньше, и легче было разобрать отдельное:
— На что нам подменышу-то помогать?
— Это и дело не наше…
— Подменыш-то тут каким боком?
Мудрик заморгал, посмотрел как-то беззащитно, как всегда, в сторону, влево, сжался и что-то тихо сказал бабке Ярогневе на ухо. Может, упрашивал уйти. Она, держа его за руку, возражала, качая головой.
— Подождите! — воскликнул Василий. — Да умолкните хоть на минуту, а? Послушайте, если он подменыш, так он в мой дом не пройдёт, да?
— Ась, чего не пройдёт? — непонимающе спросил старый полевик. — Али ты в мышиной норе живёшь?
— Да он лезвий навтыкал, — объяснила Неждана.
Народ возмутился. Обсуждение грозило уйти в ту сторону, почему это Василий навтыкал лезвий и за кого он их тут всех принимает, но Марьяша их перекричала:
— Испытаем, подменыш он али нет! Айда!
— Айда! — радостно согласились деревенские.
Этот нехитрый народ легко было увлечь действием, особенно тем, которое не требует усилий. Они весело сопроводили Мудрика к дому Василия, проверили, что он может войти без труда, безуспешно попробовали сами, смеясь и толкая друг друга, и только потом задались вопросом, зачем это нужно.
— Он настоящий царевич, вот что, — сказал Василий.
Мудрик стоял посреди его дома и моргал, втянув голову в плечи. Видно было, он напуган шумом и тем, что его вели и толкали. Может, и не понял до конца, что происходит.
— Да какой там царевич! — возразил Тихомир. — Видал я царевича, когда тот народился. Всё одно подменыш, ежели не дитя нечистой силы, так людского урода подсунули.
— Не подменыш он вовсе, а проклят, — строго сказала Ярогнева. — И, видно, Казимир в том виновен.
— Да неужто, — пробормотал староста, меняясь в лице.
Подойдя к Мудрику, он взял его за плечи, покрутил, рассмотрел, как в первый раз, и протянул с сомнением:
— Ну-у, не ведаю… А он на отца-то, на мать не должен походить хоть чуть, хотя и проклятый? Рада моя всё верила, что с ним неладно, а я говорил ей не лезть… Да… Говорил, что ежели родные мать да отец сказали, что сын им такой не надобен, да отреклись от него, на то их воля, а влезешь в это, ещё виновен останешься. Вот будто своих бед мало…
Из светлых глаз Мудрика поползли слёзы. Он попытался их удержать, поджал губы, и всё-таки заплакал, как маленький, закрыв лицо ладонями и вздрагивая всем своим нескладным телом. Ярогнева обняла его, оттолкнув Тихомира, и указала на дверь.