— Пёс убежал? Нашёл за кого бояться! Сам кого хошь напужает, ярчук-то!
— Почему ярчук? Дворняга обыкновенная. Что-то от таксы есть, точно…
— Ох, убогий, — покачал головой староста и разъяснил терпеливо: — Если псица впервые ощенится и первою приведёт тоже псицу, а та в своё время тоже ощенится, и тоже первою псицей, то от этой-то псицы и родится ярчук. На бровях у него белые пятна, только и не пятна то вовсе, а глаза, коими он всю нечистую силу видит, даже и незримую, от людского ока сокрытую. Клыки у него волчьи, а под шкурой две гадюки. Он ведьму загрызть может…
— Ага-а, — протянул Василий, прислонившись к стене, и сложил руки на груди. Бред, как есть бред, только не затянулся ли он?
— И к стене не прислоняйся, в саже она.
Василий поспешно отстранился. Хотя чего уже там, после драконьей-то слюны.
Он хотел расспросить старосту об этой деревне — просто так, забавы ради, — но в бане уже нечем было дышать. Весь дым шёл внутрь. Василий приоткрыл дверь, чтобы дым хоть немного вышел, и, подумав, вышел сам.
Прибежала Марьяша, сунула ему в руки одежду и так же быстро исчезла. Видно, ей всё ещё было стыдно за сковороду.
— Ну, готова твоя банька! — сказал Тихомир, выйдя наружу. — Сам-то попаришься, али подсобить?
— Что я, дурак, что ли? — ответил Василий. — Не дурак, справлюсь.
И решительно направился в баню.
Глава 3. Василий пьёт медовуху
Проснулся Василий от того, что на грудь ему что-то ритмично давило.
«Точно, я же вырубился на площадке, — вспомнил он, ещё не открывая глаза. — Значит, меня нашли. Или Волк привёл кого-то».
Вроде бы и сам Волк рычал неподалёку, негромко и зло, как будто у него отбирают кость.
«Откачивают, — продолжил размышлять Василий. — Непрямой массаж сердца… Так, я же дышу. И лежу на мягком. Уже в больнице, что ли? А Волка что, со мной пустили? Или я пока в машине?..»
Вопросов было много, потому Василий разлепил глаза.
Вопросов стало ещё больше.
Начать хотя бы с того, что на его груди прыгал кто-то с кота размером, с крошечным хитрым человечьим лицом, сморщенным, с кулачок, только вместо носа свиной пятак. Заметив, что Василий проснулся, свинорылый перевернулся и задрал хвост, показывая розовый голый зад, покрытый реденькой серой шерстью. Ещё и покрутил им во все стороны.
Василий даже опешил на мгновение. Потом тыльной стороной ладони шлёпнул свинорылого по заду, аж звон пошёл.
— Ай, дяденька! — взвизгнул тот, укатываясь. — За что?
Василий отдёрнул занавеску, решительно встал с постели, провалился ногами в пустоту и растянулся на полу.
«А спать полезай, вона, на полати, — с опозданием вспомнил он Тихомировы слова. — Само царское место!»
Волк уже суетился вокруг него, обнюхивая и повиливая хвостом. Василий решил ещё немного полежать. Прижавшись щекой к полу, притрушенному соломой, он печально размышлял о жизни.
Взять хоть то, что случилось в бане — стыд, да и только. Василий, конечно, сказал, что разбирается, и от помощи отказался, а как мыться, не понял. Бадья с водой стоит, только вода ледяная. Пар этот, дым ещё, хоть задохнись, ничего не видно. Ни мыла, ни мочалки. Василий кое-как растёрся веником (а что было делать?), ополоснулся холодной водой, потом опять взялся за веник, а это и не веник вовсе, а чья-то борода. Зелёная. Василий как дёрнул, не ожидая подвоха, да и выдернул из клубов пара какого-то голого деда. Ох, как тот верещал… Так ведь и убежал в ночь в чём мать родила.
Стыдно. Наверное, это сосед был. Старенький, не понял, что баня не для него топилась. Деменция — такая беда, что и врагу не пожелаешь.
Пёсий язык прошёлся по лицу, и Василий отвернулся, но подниматься не стал. Он грустно вздохнул, лёжа на животе, и подул на соломинку. Та отлетела.
Про соседа он никому не сказал. Понадеялся, что и тот не станет жаловаться. Поспешно домылся, оделся в чистое, думал вернуться в дом — а где нужный дом, и не понять. Их вон сколько, и ни одного указателя. Сделали бы хоть «К дому старосты», что ли. Так и бродил по окрестностям, пока не повстречал одного из местных, высоченного такого. Тот как уставился, у самого глаза жёлтые. Слова не сказал, а к нужному дому вывел.
Волк зашёл с другой стороны и опять лизнул в щёку. Василий закрыл голову руками.
Пёс-то не дурак, вернулся в дом, и когда хозяин сбил все ноги и пришёл, злой-презлой, Волк уже и напился, и наелся, и спал в тёплом месте у печного бока. А Василию остался только хлеб и квас. Перебродивший. Он-то сразу и не понял, а потом… Два дня на одном кофе, когда нормально спал, и не вспомнить, сам устал как собака. Ой, что же он пел?.. Что-то про вампира на старом погосте?.. Блин, зачем только вспомнил!