Василий припомнил, что и староста говорил о чём-то подобном.
Мудрик всё это время молчал и сочувственно смотрел куда-то влево.
— Окей, — сказал Василий. — Не может же эта граница быть широкой? Сейчас проверим.
Оглядевшись, он сломал длинную сухую былину и осторожно, по шагу направился к дороге. Там, где ощутил слабость в коленях, воткнул былину в землю. Волк подошёл и принюхался.
— Вася, что надумал? — встревоженно спросила Марьяша.
Он развернулся и зашагал прочь. Один, два, три... Десяти шагов должно хватить.
— Вася, не надо, — попросила Марьяша. — Васенька...
Он побежал. А потом прыгнул. Это был его лучший в жизни прыжок в длину, школьный физрук бы прослезился.
— Ой, лишенько! — раздался вскрик за спиной.
Когда дыхание вернулось, Василий понял, что лежит на дороге. Перед ним было только небо, синее-синее, и золотое солнце. Оно светило прямо в глаза.
Муха пролетела мимо, жужжа, покружилась и села на нос. Василий её сдул. Она села опять и принялась чистить лапки.
Сеть упала ему на лицо, и муха улетела. Сеть отползла и упала опять.
— Ой, лишенько, — вздохнула невидимая отсюда Марьяша. — Не достанем. Волчик, вот бы ты помог, на тебя-то чары не действуют!
Слышно было, как пёс поскрёб за ухом, но тащить сеть и не подумал. Плевать, что хозяин лежит поперёк дороги и неясно сколько ещё пролежит. Может, пока его телега не переедет. Может, пока не умрёт от голода, вот тут, в паре шагов от границы!
Василий даже рта открыть не мог, а то бы выругался.
Муха вернулась.
— Мудрик, ты с ним побудь, а я к бабушке! — сказала Марьяша взволнованно, и послышались торопливые шаги. Бежала, должно быть.
Василий сдул муху и порадовался, что он хотя бы не один.
— Что ж ты не послушався? — раздался тихий бесцветный голос Мудрика. — Если баушка не сможеть, то и пролежишь до ночи. А там костомахи придуть, у них тела нет, граница их не шибко держить. Обглодають тебя, с ними по ночам ходить будешь.
Хоть бы Волк его укусил, что ли.
— Костомахи под камнями лежать, лежа-ать, а как солнце уйдёть, так они и бродять. Зубами щёлкають... Может, больно им, плохо, да не спросить. Как петух пропоёть, так они и в землю, а не успеють, так огнём займутся и пеплом рассыплются, и ветер тот пепел разнесёть...
— Ох, бедолашный! — донеслось издалека, и Мудрик наконец заткнулся.
Василия подцепили каким-то крюком и поволокли. Крюк пару раз срывался.
Когда чувства вернулись, Василий немедленно о том пожалел. У него был перелом всего тела, не меньше, и дыра от крюка под мышкой.
— Вставай, чего разлёгся, — безжалостно сказал ему незнакомый скрипучий голос.
Над ним склонилась женщина... нет, пожалуй, всё-таки старуха. Лицо тёмное, на первый взгляд моложавое, потом стала заметна густая сеть морщин. На голове платок, красный, яркий, а из-под него выбиваются седые пряди. На груди бусы лежат рядами, тоже красные, а платье чёрное.
— Добейте меня, — прошептал Василий, сложил руки на груди и закрыл глаза.
— Не придуривайся, — сурово сказала старуха. — Поднимайся, да идём ко мне в дом. Руки-ноги у тебя целы, остальное поправим.
Василий открыл правый глаз. Все смотрели на него, так что, делать нечего, пришлось подняться. Мудрик взял его под правую руку, Марьяша под левую, и так пошли не спеша. Василий теперь тоже хромал и проклинал всё на свете, особенно самого себя за глупую идею съехать с горки. Лучше бы он остался дома и делал правки, вот честное слово.
А направлялись они в тот самый дом между лесом и кладбищем, и Василий даже думать не хотел, кем окажется эта старуха. Впрочем, он как следует приложился головой и особенно думать и не мог.
Он только надеялся, что ему дадут холодный компресс и полежать. Больше он уже в этой жизни ничего не хотел.
Глава 5. Василий составляет план
Старуха шла первой, и Волк держался рядом с ней, то забегая вперёд, то останавливаясь, чтобы понюхать что-то на земле. Ясно, чем интересовался: коровьими лепёшками. Но у Василия даже не было сил его шугнуть.
Мудрик молчал, только шмыгал носом, зато Марьяша причитала:
— Ой, лишенько, что ж ты неразумный такой! Ведь сказывали же тебе, граница — нет, скакнул, расшибся... А ежели б убился?
— А мне, может, и надо убиться, — мрачно ответил Василий. — Ты лучше другое скажи: значит, этот Казимир — такой сильный колдун, что выставил границы, за которые не пройти?
— Он и поболе того может!