– В путь собираюсь, – ответил я без каких-либо обязательств. Катон принял эти слова с явным облегчением. – Поначалу отправлюсь в Рим, а там…
– В Новый Свет, быть может? – спросила слегка косоглазая Летиция, не знаю почему, со смешком.
– Может и в Новый Свет.
– Рассказывают, там ужасные чудовища проживают, а люди так совсем голыми ходят, – допытывалась, покраснев словно вишня, Лаура, более красивая, чем сестра (эх, да был бы я давним Гурбиани, так обеих поместили бы на разворотец в "Минеттио", а потом отправили бы на моей яхте в сторону Сейшел – это как пить дать).
Успокаивая любопытство синьорин, я кое-что рассказал о путешествиях и приключениях Деросси, которые сам придумал в молодости на основании мемуаров Челлини или романов Дюма. Так что рассказывал о поединках и изобретениях, с знаменитым "железным псом", от которого взялось мое прозвище, во главе.
Слушатели были увлечены и, похоже, возбуждены.
– Весьма необычная жизнь, – сказала тут же донна Петронелла. – Но, тем не менее, а вот скажите, мастер, почему вы так и не завязали брачных уз?
– А может женщинами и не увлекается, – двузначно захихикал Катон.
– А может он уж слишком любит всех, чтобы решиться взять себе только одну, – парировал я его укол своим. – Хотите верьте, хотите нет, но скажу вам, что в этом плане у Альфредо Деросси счастья не было (о счастье Гурбиани я предпочел умолчать).
– И неужто ваша милость так и не повстречал одну-единственную? – спросила Лаура, направив на меня свои синие, то ли сонные, то ли мечтательные, глазища.
– Однажды встретил.
– И что же с этой счастливой избранницей…?
– Ее уже нет в живых.
Повисла тишина, слуги воспользовались моментом, чтобы поменять столовую посуду и внести сладкое. Я же на мгновение ощутил словно бы касание духа. Я почувствовал мимолетное присутствие Марии. Моей Марии, эрцгерцогини Розеттины. К сожалению, это впечатление тут же исчезло, оставляя после себя привкус любви, за которую и она, и Деросси заплатили жизнями. По крайней мере, на страницах моего рассказа.
Вместе с вечерней прохладой настроение делалось все свободнее. Асканио играл на лютне, донна Петронелла начала петь. И вполне даже ничего (быть может, в связи с размерами резонирующего корпуса). Ей вторил супруг, к сожалению, гораздо хуже.
В беседе я участвовал довольно-таки поверхностно, углубившись, скорее, в собственные мысли, чем в светской болтовне, хотя ножка сидящей vis-à-vis меня Лауры, не такой уже и робкой, как следовало бы думать, принимая во внимание ее возраст, отбросив туфельку, поначалу просто толкала меня в ступни, затем в колени, затем пристроилась между бедрами и начала дразниться, играясь, словно кот птичкой с перебитым крылом.
Быть может и мой птенчик, несмотря ни на что, рванул бы в полет, в конце концов, я всего лишь человек, но хозяин, похоже, должен был заметить блаженство, рисующееся на лице младшей дочки, поскольку отправил ее спать с супругой и сестрой, мне же назначил комнату для гостей на втором этаже.
– Можно было бы еще долго разговаривать, – сказал он, – только вот маракую, что вы сильно уставши, а завтра день тоже будет.
Я, не медля, согласился. Все время питал я надежду, что после прихода сна я тут же возвращусь в свое время, к Монике, к Фреддино. Глупо я поступил: нужно было, скорее, попросить одолжить коня, какие-то деньги и бежать что было сил.
– Так могу ли я надеяться, – спросила Лаура, уходя, накручивая на пальчик свои золотистые локоны, – что завтра мастер найдет минутку, чтобы осмотреть мои неумелые рисунки и дать мне урок.
– С наслаждением так и сделаю, – ответил я, прибавив про себя: "Если только сумею". Ведь Гурбиани, если говорить о художественных способностях, мог бы нарисовать, самое большее, Дональда Дака.
– Спать, спать, спать! – подгоняла всех донна Петронелла.
Я выполнил ее приказ. Тем не менее, несмотря на громадную усталость, спал я недолго, а проснувшись от неспокойного и кошмарного сна, я не обнаружил возле себя выключателя лампы, мобильного телефона или же кнопки вызова медсестры.
Неужто следовало еще ожидать визита Лауры?
– Нет, Альдо, нельзя, ни в коем случае ты не станешь венчать себя такими лаврами, – шепнул я сам себе.
Но тут двери с обоих концов комнаты неожиданно распахнулись, и появившиеся в них фигуры ни в коем случае не походили на симпатичных девиц-подростков. Обнаженные рапиры, пистолеты, горящие факела.