С каждым часом надежда на счастливый выход на свет божий делалась в моем сердце сильнее, хотя, под конец, она сильно поколебалась, когда я заметил, что уровень воды в подземной реке прибывает и прибывает; расстояние между водным зеркалом и потолком все время уменьшается. О Боже, неужто мне суждено было утонуть, как неудачливому пловцу, находясь рядом с берегом?
Вода уже достигала мне до груди, хуже другое: поток ее становился все более сильным, он подхватил меня, резко закрутил (и ребрами о камень приложил так, что чуть дух не отбило) и потащил с собой. Я летел, словно на санях, по крутому склону, пытаясь хоть немного ухватить воздуха среди массы брызг, как вдруг в свете фонаря увидел спускающийся под воду каменный свод. Я тут же набрал воздуха и глубоко нырнул, чтобы спасти голову. Мне бросило, еще раз закрутило, и тут я почувствовал, что потерял фонарь. Per Dios! Теперь я очутился в полнейшей темноте. Я попробовал выплыть, но ударился головой в камень. Тоннель находился ниже уровня воды. Все! Конец! Я закрыл глаза, читая про себя последнюю молитву, но когда на миг их открыл, увидел слабый отблеск дневного света.
С невероятной волей к жизни я направился к нему. Мне казалось, что от боли лопаются легкие. Но поток помогал мне, он нес меня в сторону света без моего особого участия. Вот только спасительная синь была такой же далекой. Я ослабел, почувствовал, как вода вливается мне в рот, в легкие, как я захлебываюсь, как теряю сознание…
Очнулся я, лежа на краю лениво текущей воды. Я жил. За мной высился гигантский фасад Горы Богов; передо мной расстилалась пустынная степь с редкой растительностью. По воле Провидения я выжил, вода сама меня вынесла.
И я упал на колени, благодаря Господу за спасение.
И то был конец записок Альваро из Монтеррея по существу. В последующей части, татеольно осматривая черновик до конца, я обнаружил планы Циболы, словно бы специально составленные с мыслью об отряде коммандос; просмотрел эскизы, изображавшие в проекции наиболее важные строения. Я тщательно изучил план города с обозначенными храмами (окруженная со всех сторон водой пирамида занимала там центральное место), взлетно-посадочными площадками, расположением улиц и каналов. Еще были карты девяти уровней пирамиды, рисунки, представляющие одеяния жрецов, стражников, их вооружение и инструкции, как им пользоваться. Альваро предусмотрел все. Он оставил фонетический словарь из нескольких десятков базовых выражений на языке нахуатль. Здесь же были часы и обычаи охранных постов, размещение базовых сил… Испанец охарактеризовал головных жрецов, которыми верховодил Петлкалькатль, а так же представил общие принципы работы каникулянских механизмов, сильно отличавшихся от наших.
Это какой же должна была быть решительность человека со сломанной конечностью, умирающего на дн жаркой ямы, который, несмотря на боль и жажду, не прекращал писать, веря, что работа его когда-нибудь пригодится нашедшим его записки людям их европейского культурного круга. Последняя часть, вне всякого сомнения, написанная на дне расщелины, произвела на нас впечатление очень личной исповеди. Признание грехов, страстей, ошибок, моментов гордыни и жадности. Альваро не рассчитывал на спасение, было видно, что он примиряется с Богом, покорно ожидает смерти, следит за слетающимися стервятниками. И лишь питает надежду на то, что ацтеки его не найдут.
Он описывает то, с каким страшным усилием вычерчивает знак креста на каменной стене своей будущей могилы, поскольку до последнего мгновения верит, что Творец не для того вывел его из дома неволи, чтобы потом позволить трудам его пойти впустую.
И теперь прощаю всем сделанное мне зло, даже и тебе, Петлкалькатль (желаю, чтобы Господь сослал на тебя откровение!). А последние мысли, которые мутят мне жар, слабость и жажда, я направляю своему Отцу и Матери – Христу и святой Церкви, моей отчизне, несчастной Европе и тебе, самая милая моя…
Никогда мы не узнаем, кому посылал он свой последний вздох, завершая свои записки собственной кровью отважный Альваро. Какой-то женщине, оставленной в Монтеррее, а может – к упомянутой Тети, которая предпочла смерть от собственной руки расставанию с любимым. Он ведь сознательно не завершил текст. Ему еще хватило сил спрятать записки в сумку. Испанец явно желал, чтобы оно навсегда осталось тайной.