Негр с индейцем побледнели.
– И что теперь? – спросил Фруассарт.
– Ну, раз никак не удается взлететь, придется бежать пешком, под прикрытием дыма.
Но плотность дыма существенно уменьшилась; из того, что было видно в иллюминаторы, пожарные расчеты эффективно боролись с огнем. Пожар перестал распространяться. Не случилось и ожидаемого взрыва резервуара с топливом. В то же самое время несколько боевых повозок стало близиться к обездвиженной тарелке.
– Открывайте люк! – воскликнул Эбен. – Быстрее!
– Не могу! Все заблокировано! Сволочи! Как они это сделали на расстоянии?
Отчаявшийся Павоне, словно обезьяна в джакузи, дергал за все рычаги, бил кулаками в устройство, и неожиданно это принесло какой-то результат: раздался скрежет, затем нарастающий грохот, и весь воздушный корабль начало трясти. Пассажиры подъехавших тележек спрыгнули с них на землю и упали, прижав лица к плитам площадки.
– Ты чего наделал? – кричал Гаспар.
– Блииин! Не знаю!
Тем временем, грохот перешел в совершеннейшую какофонию. С левой стороны, из-под задравшейся вверх части окружности захваченной тарелки в небо взлетела серебристая сигара. Сила реакции была настолько большой, что неподвижный аппарат еще раз закрутился, словно кастрюля, в которую попала пуля. Добрых несколько секунд крутящаяся тарелка рубила кактусы и катилась по камням. Нечеловечески стонал материал корпуса и обшивка. А ракета полетела в небо.
Вот я выстрелил Господу Богу прямо в глаз, подумал розеттинец, следя за сигарой.
Только до стратосферы снаряд не долетел, сразу же над кратером он выполнил изящный пируэт и завернул.
– В нас грохнет? – довольно-таки спокойно спросил Эбен.
– Если в ней имеются термодатчики, то, скорее всего, нет.
И действительно. Ракета выбрала источник огня. И вот тут резервуар рванул. Потоки горящего топлива залили плиты взлетно-посадочной площадки, охватили хозяйственные и вспомогательные постройки. Команды с тележек тут же начали убегать от реки огня и спасать остальные машины. Но тут со страшным грохотом взорвался один из боевых "треугольников".
– Яхууу! – восторженно заорал Лино. – Это мы им неплохой бардачок тут устроили!
Прижав лицо к окошку, Фруассарт внимательно следил за тем, а не достанет ли огонь и их. Пока что на это не было похоже. Но точно так же никакая сила не была в состоянии открыть, разжать или расколоть броню корабля, который пленил их, словно раковина – драгоценную жемчужину.
Несмотря на чудовищные разрушения, ацтеки усмирили пожар за полчаса. А потом, со всех сторон, заслонившись прозрачными коконами, они начали приближаться к виновникам случившегося.
– Ничего не могу сделать! Ничего не могу сделать! – с бессильной яростью кричал Павоне.
Фруассарт, как и обычно, сохранял спокойствие. Аравак погрузился в свойственную себе кататонию. Зато Эбен, который, обычно, не сильно-то проявлял эмоции, не выдержал и начал грозить приближающимся врагам:
– Ну, идите-ка сюда, грязнули! Увидите, как дорого продают свою шкуру добрые христиане!
17. Долина тревоги
Игра в перестукивания с боцманом Вайгелем долго не продолжалась. Заскрежетал механизм двери, и я, как можно скорее, перекатился на средину мата. Плафон разгорелся желто-зеленым светом. Вообще-то я ожидал визита Итцакойотля, но появилась лишь пара ацтекских охранников, выглядящие чуточку получше тех, каких я встречал раньше, по крайней мере, от них так не несло местной самогонкой. Распутав мне ноги, они вытащили меня из камеры и повели по коридору, более чистому и лучше освещенному, чем все виденные мною раньше. Технические устройства здесь функционировали тоже намного лучше, переборки между коридорами раздвигались тихо, возможно, не совсем так, чтобы заметив нас, но, скорее всего, они реагировали на поднятие старшего из церберов знака его власти. Более всего он походил на какую-то смесь бердыша с булавой, законченную гребнем из нефрита. После нескольких крутых поворотах и последних врат, перед которыми стражник поднимал свой знак целых три раза, перед нами открылась овальная комната, где было множество глубоких ниш, в которой в центре стоял гладкий и темный, словно ониксовая плита, стол в форме миндального ореха. Стенки ниш оставались темными, гладкими, сами ниши походили на свод в планетарии. Через мгновение после нашего прихода сочащийся из невидимых источников слабый пурпурный свет окрасил весь свод помещения в нежно-розовый тон, в который, перед самым восходом, окрашивается небо. За столом я заметил два неподвижных силуэта мужчин в длинных плащах. В тот самый момент, когда я очутился на полпути к столу, словно на оперной сцене, их окружил световой круг.