И в этот момент мне пришло в голову, что, раз я могу их слышать, то, быть может, коммуникация может быть двухсторонней. Я склонился над консолью и заорал, что было сил:
– Итцакойотль! Итцакойотль! Ты меня слышишь? Carramba!
Ацтек вздрогнул. Из ожерелья, висевшего у него на шее, он вынул какой-то маленький прут.
– Кто это говорит?
– Останови, черт подери эту экзекуцию, или я сделаю то же самое с твоим верховным жрецом.
Ученый замялся, но послушал. Какое-то время он что-то кричал на своем наречии, но, не имея возможности переорать толпу, выстрелил в воздух. Сыплющиеся на пленных удары прекратились. Индейцы отодвигались и с огромным уважением кланялись Итцакойотлю. Эбен с Лино поднялись с земли. Залитый кровью аравак уже не шевелился.
Итцакойотль, приказав людям удержаться от избиения пленных, удалился от толпы на несколько шагов.
– Иль Кане, это ты?
– Я и, надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что это означает. Я нахожусь в вашем центре управления, или как там вы его называете.
– Это ничего не даст. Ты ведь не умеешь пользоваться нашим оборудованием.
– А вот мне кажется, что могу доставить вам массу хлопот; а помимо всего, верховный жрец в моих руках. Пока что он без сознания.
– Я слышал про газовую аварию…
– Та авария – это мы. В данный момент мы еще можем кое-что сделать, пока ситуация окончательно не выйдет из-под контроля. Мы должны поговорить.
– Как ты это себе представляешь? – ответил ацтек после недолгого молчания.
– Приходи с моими людьми в Пирамиду, в овальный пункт управления. Там и будем вести переговоры.
– Я не настолько наивен, европеец. Встретимся на полпути. Ты отпустишь достойного Петлалкалькатля…
– Исключено, в знак доброй воли могу освободить этого второго коротышку, а ты обещай, что сделаешь то же с седоватым бородачом, который последним вышел из тарелки. Его зовут Лино.
– Ладно, пускай так и будет. Мы освободим по одному заложнику. И встретимся в большом золотом зале, это в трех этажах над уровнях, где вы сейчас находитесь. Только мы вдвоем.
– А мои люди?
– Останутся там, где находятся сейчас. У них ьудет возможность видеть нас во время переговоров, а если мы захотим – даже и слышать.
– Нормально. Понятное дело, ты должен отдать приказ, чтобы никто не пытался даже приближаться к пункту управления во время переговоров. Мои люди крайне нервно настроены. А жизнь верховного жреца висит на волоске. Да, и пускай кто-то от вас займется нашим араваком. Похоже, он серьезно ранен.
– Я отдам соответствующие приказы. Хотя, боюсь, что ему уже никто не в силах помочь. Встретился через половину вашего часа, – сказал ученый, а потом, снизив голос, прибавил: – Жрецы убеждали меня, чтобы мы убили всех вас. И немедленно… Нужно было их послушать. К сожалению! А все мое проклятое научное любопытство!
Особого опыта в ведении переговоров у меня не было. Если не считать начальный период деятельности SGC, коммерческие переговоры для меня вели уважаемые специалисты, наемные юристы. Мы, в основном, выигрывали.
В легенды перешла возможность формулировки договора, в которой нет выигравших и проигравших, нет ни победителей, ни побежденных. Всегда кто-то получает большую выгоду, а второму сложно избавиться от впечатления, что его обвели вокруг пальца. Мир – это не лига джентльменов, а коммерческие переговоры – поединок с использованием благородных жестов. Даже при моей скромной практике я знал, что в любой ситуации, шло ли дело о слиянии, о необходимости вытолкнуть кого-нибудь с рынка или просто сожрать, всегда решающая роль принадлежит силе и хитрости договаривающихся сторон. К тому же, чем дело крупнее, чем большим она обладает весом, тем альтернатива компромиссу более опасна. История известная! Боксеры веса пера могут пихаться, пока им не надоест, хорошо нацеленный удар боксера-супертяжеловеса способен убить.
Так что чувство значимости этих переговоров у меня имелось. Ставкой была не только наша жизнь, но и судьба всей цивилизации. Итцакойотль лишь на первый взгляд находился в более комфортной ситуации. На чаше весов лежала не только жизнь верховного жреца, по которому, насколько я заметил, ученый не слишком пропадал. Наше бегство, возможность добраться до Европы, планы реконкисты усложняли, вполне возможно, даже делали ее напрасной. Насколько я оценивал, силы ацтеков ограничивались небольшой кадровой армией и несколькими штуками летающих машин (понятное дело, я не исключаю, что где-то у них могли быть спрятаны и другие аппараты, но, наверняка, их число не было бесконечным). Обладая ядерным оружием, они, возможно, были способны уничтожить мир, но вот завоевание его и поддержка господства над ним без коллаборантов и ренегатов было просто невозможным. А ведь после нашего возвращения Европа четко бы увидела, с кем имеет дело. И ничто так не способствовало бы единству, чем осознание того, что, раньше или позднее, враг или союзник одинаково найдут смерть под обсидиановым ножом. Как мне кажется, хорошая пропаганда могла бы переубедить самого большего глупца – в конце концов, если тебе вырывают сердце, это всегда обладает пронзительным метафорическим смыслом. Чем была бы попытка удаления из нашего организма христианства, римского права и греческой философии, то есть, одним махом, сердца, легких и мозга? Уничтожением!