Ацтеки обещали доставить меня в сопровождении Вайгеля во Францию. Гарантом безопасности должен был стать сопровождавший нас Петлалкалькатль. Верховный жрец еще год должен был оставаться во Франции вплоть до отстройки большинства научных центров, продолжающих работу, начатую в Мон-Ромейн. Он должен был бы участвовать и в конгрессе монархов, на котором был бы заключен вековечный европейский мир и постоянный договор с Империей Солнца.
Только лишь после подписания такого трактата Петлалкалькатль в сопровождении послов наиболее важных государств вернулся бы домой. В течение всего этого времени остальные члены моей экспедиции оставались бы заложниками в Циболе.
Помимо того, под девизом "Америка для американцев" мы очертили рамочный план передачи колоний под совместное ацтекско-европейское управление. Третьим членом в органах самоуправления должны были стать представители местных племен: инков, аймаров, араваков, ирокезов, семинолов…
Несмотря на обременения, следующие из традиций, воспитания и антиевропейских предубеждений, Итцакойотль оказался великолепным партнером, интеллигентным, понятливым, не лишенным самокритики. Уже во время первого нашего разговора я заметил, как обременяет его балласт предубеждений, мрачной жестокости и имперских претензий своих земляков. Прям он этого не сказал, но я чувствовал, что и для него ситуация, в которой ему не нужно было некритично исполнять приказания своего начальника, является подарком судьбы. Наконец-то он получил в свои руки власть, о которой не мог и мечтать.
В средине ночи, невероятно уставшие, мы пожали друг другу руки.
– Готово! – сказал я. – Теперь только лишь следует внедрить наш трактат в жизнь.
Индеец вытер пот со лба.
– И убедить иных в наших представлениях, – сказал он. А потом, когда мы уже расставались, тихим голосом прибавил: – Было бы хорошо, чтобы твои и наши боги сослали всем да мудрости!
Тогда легкую дрожь в его голосе я принял за результат усталости, сейчас же допускаю к себе мысль, что то мог быть и страх…
Спускаясь на лифте, я испытывал странные чувства. Словно после наркотиков (а может в поданных нам блюдах и были какие-то алкалоиды), нечеловечески физически уставший, одновременно я все видел более резко, чисто, ясно.
Добрый Боже, неужто я и вправду поменял историю? Такое ведь невозможно?
С молниеносной скоростью в моей голове перемещалась картина иного мира. Мира без Америки, во всяком случае, без такой Америки, которую я знал, а скорее, такой, какой ее никогда и не узнает – без кока-колы, джинсов, статуи Свободы, Импайр-Стейт-Билдинг, памятников на Горе Рашмор, без Вашингтона, Линкольна и Кеннеди. Без Голливуда, Микки Мауса, Мерилин Монро и Дона Стейнбека, гамбургера и Макдональда – неизменными элементами в этом новом пейзаже оставались бы только лишь каньон Колорадо, Ниагарский водопад и гейзеры в Йеллоустоуне.
Гурбиани, старый сукин сын, еще раз тебе удалось сделать нечто доброе.
18. Храм уничтожения
Кто придумал фразу, будто бы дьявол кроется в деталях? Понятное дело, сам дьявол.
Возвращаясь вниз, я ожидал, по крайней мере, комитета по встрече. Но оказалось, что все спят, за исключением де Лиса, который, назначенный в часовые, спать не мог, и связанного, с кляпом во рту Петлалкалькатля, который спать не желал.
– Нехорошо, – сказал Амбруаз.
– Что нехорошо?
– Пускай они сами тебе скажут.
Мои товарищи по путешествию неохотно просыпались и медленно сходились. Встретились мы в небольшом, звуконепроницаемом помещении возле овального зала, где, по мнению Павоне, никто не мог нас подслушать. Все выслушали мой отчет по переговорам и ознакомились с текстом окончательного документа..
– Я это не подпишу, – решительным тоном заявил Фушерон. – Это было бы капитуляцией.
– Я тоже не подпишу, – прибавил Лино. – Разве что для того, чтобы обмануть противника.
Ноги подо мной подломились, меня охватила холодная ярость. Я тут рвусь изо всех сил, устраиваю геополитический перелом, дерусь за каждую запятую, а мои приятели против договора!
– Да что вас укусило, народ?!
– Реалии, – сказал Фушерон. – Нет ни малейшей причины, чтобы верить этим кровожадным бестиям.