– Гораздо сильнее, мастер иль Кане, меня беспокоит то, что от самой Розеттины за нами следят, – сказал он мне, когда мы уже отъехали от места стычки на пару миль.
– Господи, да кто же?
– Этого я не знаю, тем не менее, кем бы он ни был, особым умением слежения он не обладает, поскольку профессионал был бы более внимательным. Впрочем, мы и сами можем узнать, кто это такой.
Говоря это, он подтолкнул меня в сторону кустов, вознице же и эскорту приказав, чтобы те ехали дальше и обождали нас на расстоянии полумили.
– А не слишком ли это рискованно? – спрашиваю я.
– Да какой тут риск, я слышу всего лишь одного коня, – отшатнулся Джулио.
Мы ждали не более пяти минут, как показался наш преследователь, молодой человек, одетый по-деревенски, зато на коне, даже на взгляд профана слишком благородном, чтобы ездить на нем мог какой-то голяк. Шпага на боку, бандолеты за поясом и гульдынка[6] за спиной указывали на то, что душа у молодого человека военная.
Мимо нас он проехал, особо не разглядываясь. И вот тут Мазарини молниеносно подскочил к нему. Одним ударом он перерезал подпругу, следопыта вместе с седлом в дорожную пыль свалил и уже поднял стилет, чтобы поразить плоть…
– Помилуйте, – заскулил молодой человек.
Я, со своей стороны, руку Джулио удержал, со словами:
– Ваше достоинство, я знаю этого человека!
– Кто он?
– Лоренцо, – представился лежащий, трясясь от ужаса. – Лоренцо Катони. Я осмелился ехать за благородными господами, поскольку мастер Деросси давно уже обещал, что я стану его учеником.
– Я? – от удивления раскрыл я рот.
– Если ты говоришь правду, тогда почему же скрывался, словно преступник? – вполне логично спросил посланник Ришелье.
– Из уважения и из опасения, что мастер не сдержит своего обещания, данного в присутствии моего отца.
– И что же на это твой отец? – спросил я, помогая подняться парнишке и подавая ему шапку, которая покатилась в канаву, чтобы тот накрыл свои коротко срезанные русые волосы, указывающие на нормандских или готских предков, много веков назад вплетенных в романское генеалогическое дерево.
– А он ничего сказать и не мог. Ведь вскоре после вашей поимки, пораженный апоплексией, он отдал Богу душу, оставляя сиротам только долги и несчастную ренту. По счастью, удалось сохранить кое-какие семейные ценности, а поскольку цену за них давали хорошую…
Неожиданно в голову мне пришла мысль:
– Так это ты мое пропитание в камере оплачивал?
– Не будем о мелочах, – покраснел Лоренцо. – Лучше помогите затянуть запасную подпругу.
– Ладно, тогда ремонтируйте седло, я же поеду охляпкой и заверну наш экипаж, – сказал Мазарини и, словно твой Зорро, вскочил на спину гнедого коня.
– Господи, Лаура, да что ты вытворяешь! – воскликнул я, когда всадник исчез за поворотом тракта. – Что, позавидовала костюму Жанны Д’Арк?
Переодетая девушка покраснела еще сильнее, но ответила, не теряя резона:
– Хочу быть с тобой, синьор, так как полюбила тебя с первого же взгляда.
Столь бесцеремонное признание красавицы-молодки отобрало у меня речь, какое-то время я еще подыскивал подходящие слова, но ничего умного сказать не мог. Ну не мог я ей признаться, что все мы, включая и ее саму, это персонажи мира фикции, который снится одному мужику, которого оперируют спустя четыре сотни лет. Что в реальном мире у меня имеется жена и настолько запятнанное мнение, что любых девиц их хороших домов следует держать от меня как можно дальше.
Но, прежде чем мне удалось перейти к объяснениям, на экипаже вернулся Мазарини. Лауре он определил место на козлах, меня же потянул вовнутрь, желая продолжить дискуссию о европейской войне и ее возможных политических последствиях.
Вечером мы остановились в монастыре Сан Витале, издали походившем на пломбу в зубчатой скалистой гряде, замыкавшей долину вроде запора. Монахи с радостью предложили свое гостеприимство папскому легату и мне. Как я уже успел заметить, Мазарини, ища ночлега, предпочитал монастыри светским тавернам, поскольку, находясь в гостях у монахов, ему ни за что не нужно было платить, опять же, поскольку он был папским нунцием, он имел право доступа как в мужские, так и в женские монастыри, не исключая тех, в которых действовало право клаузуры[7].
6
Гульдынка - разновидность огнестрельного оружия, использовавшегося на охоте в 17-18 веках. Оно должно было отличаться от другого охотничьего оружия более крупным калибром, предназначенным для «большой дичи».