– Господа, шпаги в ножны! – закричал вдруг кто-то в стороне, а через мгновение подбежал разгневанный Мазарини и граф Сфорца. Младший лейтенант подчинился приказу, как пристало военному. Его противнику не оставалось ничего другого, как пойти по его примеру, правда, сделал он это весьма неохотно.
– Встретимся в Париже, мосци[10] д'Артаньян, – воскликнул он с сильным чужеземным акцентом.
– Для меня это будет честью, ваше княжеское высочество, – ответил наш мушкетер.
Побужденный любопытством, во время ужина я подсел к лейтенанту, пожиравшему громадный олений окорок, и спросил:
– Так вы и есть тот самый знаменитый д'Артаньян?
– Ну да, ответил тот, не переставая пережевывать мясо. – Как младшему сыну шевалье де Баатца, графа Кастельмор, – тут он выплюнул какой-то хрящик, – мне выпало искать счастья в армии, так что я принял девичью фамилию матери, что была родом из имения Артаньян. Только чего такого, если можно спросить, говорили сударю обо мне?
– Я слышал о ваших подвигах под Ла-Рошелью… – и замолчал, видя, как брови молодого человека вздымаются словно accent aigu[11].
– Паршивые у вас были информаторы, сударь иль Кане! Ла-Рошель!? Тогда я был совершенно мал, и рассказы о штурме гугенотских крепостей[12] слушал словно сказки о железном волке или, – тут он значительно поглядел на меня, – о железном псе.
– Весьма много рассказывали о ваших дуэлях и несравненной компании трех мушкетеров…
– Всего лишь трех?
Вновь он поглядел на меня с удивлением, но не прибавил ни слова больше, так как в двери появился его недавний соперник. Гасконское адамово яблоко дрогнуло, а рука машинально опустилась вниз в поисках отсутствующей шпаги.
– Так кто же этот соперник вашей милости? – спросил я у мушкетера.
– Литовский князь, более богатый, чем многие короли, зовут же его Богуслас Радзивилл. Фехтовальщик урожденный, но еще больший хвастун. Только представьте, мастер, его княжеское высочество смел публично хвалиться, будто бы он лучше меня.
– В фехтовании?
– Ну, не настолько он глуп – в завоеваниях женских сердец! Но когда я ему выложил чистую правду, он потребовал сатисфакции.
– И что же это была за страшная правда?
– Что женщины глядят, в основном, на его мошну, а меня на мою мошонку.
Тут он направил взгляд на низ своего живота.
Радзивилл, похоже, эту его жестикуляцию заметил, потому что резко направился к нам, но Мазарини вовремя заступил ему дорогу, взял под руку, и они тут же начали шептаться в стороне.
– Дипломатия, болтовнятия! – скрипнул зубами д'Артаньян. – А ведь каждый придворный знает, что этот польский магнат крутится здесь, пытаясь освободить из Систерона пленника мсье кардинала, польского королевича Яна-Казимира, который сидит в тамошней крепости за шпионаж в пользу императора[13].
Я с большой охотой продолжил бы эту увлекательную тему, но тут появились музыканты и несколько миловидных дам, так что Шарль де Баац тут же утратил всякое желание и к беседе, и к поединкам.
Из Авиньона, через Оранж, Монтелимар, Валенс, делая иногда по нескольку миль в день, мы добрались до Вьенна, а потом и до Лиона. О нашем путешествии можно было бы рассказывать много; отсутствие подвесок в экипажах, а еще больше – резиновых шин на колесах, вызывало то, что после каждого, даже короткого отрезка, я чувствовал себя растрясенным, словно бы раз пятьсот съехал голым задом по Испанской Лестнице в Риме. А вот Мазарини это никак не мешало. Он много читал, писал письма, иногда вступал со мной в рассуждения на самые различные темы.
И вообще, выдержка тогдашних людей была просто невероятной. Долгое время я привыкал к их еже, на мой взгляд, слишком острой и жирной. Ну и никаким образом не мог я принять присутствующей повсюду грязи. Даже исключительно гигиенический Мазарини ограничивался только лишь ежедневной сменой белья, мытье же у него включало только ополаскивание рук и вытирание лица влажным полотенцем. Видя меня, когда я при всякой возможности принимаю ванну или купаюсь в реке, в чем моим товарищем был и д'Артаньян – он предупреждал меня перед губительными последствиями подобного рода процедур.
– Вы играете с огнем, маэстро, – говаривал он. – Ежедневные купания во время путешествия – это неизбежный путь к утрате здоровья. Мой медик считает, что после обливания горячей водой ноюходимо, как минимум, день или два вообще не выходить во двор.
11
12
Осада Ла-Рошели в 1627-28. Осада ознаменовала собой разгар борьбы между католиками и протестантами во Франции.