Постучал в дверь и вошёл в комнату Абрамова. Тот сидел в кресле и ничего не делал. Он смотрел на стену. На стене не было никаких узоров. Просто белая стена. Было видно, что он ни о чём не думает — просто сидит. Я помолчал и тихо прикрыл за собой дверь. После разговора с бабушкой полегчало.
Я вышел из ванной с феном в руках, когда услышал, как дверь хлопнула. Наверно, Абрамов пришёл. Но в коридоре никого не было.
— Абрамов, — позвал я.
На подзеркальнике лежал нелинованный жёлтый листок. Сверху была коряво изображена виньетка — что-то вроде гусеницы, но как будто зубчатой, возможно, это пила. А рядом — просто воронка какая-то, вся испещренная клетками. С другой стороны в углу красной ручкой начертано: 6В.
Посмотрел в окно. Чернота. Быстро оделся, накинул плащ на голое тело и побежал, не дожидаясь лифта.
У подъезда не было никого и ничего, только в свете низкого фонаря вилась древесная стружка. Чуть дальше двое рабочих в спецовках волокли большой и блестящий моток кабеля. Я обошёл дом с другой стороны — на строительных лесах ещё двое пилили балку. Куски жирного кабеля были и тут — переступая, я стал пятиться. «Осторожно», — сказал один, и с лесов сорвалась и повисла рядом со мной верёвка. Посмотрел вверх. Рабочий тоже посмотрел на меня.
Потрогал верёвку и вернулся в дом, в груди уже всё сковало от холода. В дверь квартиры была вложена бумажка, свёрнутая пополам. Снова жёлтые нелинованные листы из моего блокнота. Никаких слов, только рисунок — кружок и внутри него жирная точка или, скорее, другой, маленький круг, от которой во все стороны расходились ломаные лучи. И в этот раз буква О. Какое-то детское творчество. На всякий случай положил листок в карман.
Не помню уж, что мне снилось, вроде опять лес, болото какое-то, но встал я во взвинченном состоянии. Решил, что сейчас же поеду к Майе и всё у неё спрошу. Она распорядилась мной как опустошённой пудреницей, но я не пудреница, и пусть не ждёт, что я буду вести себя... как пудреница.
Но сразу возникла сложность, которую я совсем упустил из виду. Я по-прежнему не помнил дом, в котором она жила. Я даже не помнил точный этаж, только диапазон этажей со второго по четвёртый. А может, был так возбуждён, что добегал и до пятого этажа, не замечая этого.
В голове была цифра 6. Но к чему была эта цифра — подъезд, квартира, дом, часть кода от домофона? А потом вспомнил, что это просто цифра в записке. Я залез в архив сообщений — адреса не было, хотя я помню, что просил прислать его смской. А она не прислала, сказала по телефону — теперь уже я был почти уверен, что это устроено специально.
Я помнил только тот стеклянный дом, похожий на заболевшего осьминога, и неправдоподобно крошечный магазин «Цветы», внутри которого этих цветов были огромные залежи. Все остальные дома и дворы были одинаковые.
Долго ходил и остановился у одного из них. Стал глядеть в окна, чтобы найти знакомые занавески. Цвета штор я тоже не знал, помнил только, что они непроницаемые, тёмные. Но почти все окна не были занавешены, как будто люди совсем потеряли стыд. Я почти уверился, что это тот самый дом. Сел на скамейку.
Казалось, дом слеплен из жёлтых кубов, непрочно. Можно легко вынимать эти кубы, как детские кубики. Вот из подъезда вышла женщина — коротковолосая, немолодая, полная, ничем не напоминавшая Майю, и всё равно что-то сжалось в груди от надежды и страха.
На детской площадке стоял красивый детский корабль с большими иллюминаторами. Но детей не было. Возле корабля пили двое людей. Один из них был у трапа, суетился, как пассажир, который далеко засунул билет. Другой стоял у кормы, где вилась крутая жёлтая горка. Рот его был приоткрыт в блаженстве, как у сытой рыбы, и он как будто ждал, что кто-то ещё сползет по этой трубе к нему на ужин.
Я долго сидел. Ко мне подлетела муха и стала сонно кружить вокруг макушки. Рядом была мусорка, во всяком случае был слышен запах мусора, но муху, похоже, интересовал только я.
Дверь подъезда медленно приоткрылась, и я побежал туда. Поднялся до пятого этажа, спустился к первому. Пытался узнать пролёт, дверь.
Позвонил в одну из дверей, которая мне показалось особенно похожей на Майину. Хотя трудно было сказать, на чём основано это ощущение. Раздались крадущиеся шаги и затихли у двери. Глазка не было, и, наверно, меня рассматривали из какой-то невидимой щёлки. Постоял немного, позвонил ещё раз, а потом вернулся на улицу.