Мне холодно, и я приближаюсь к факелам. Но теплей не становится, и голоса всё так же не разобрать, и не очень понятно, как рыцари поют из своего скрюченного положения. Всё сильнее становится стук из-под земли, всё сильнее запах гнили, который перебивает запах павшей листвы и еловых веток. Рыцари больше не поднимают голов.
Ряска болота движется, она идёт от центра к краям и образует круг из воды, тёмную синеватую воронку. Что-то поднимается из неё, медленно-медленно. Сперва это просто волны, покачивания, но потом становится видно, что это какой-то предмет — покрытый тиной, чёрный и круглый, похожий на головешку. Вдруг у головешки вспыхивают ярко-синие глаза, и я просыпаюсь от ужаса.
Теперь всё казалось враждебным и нездоровым, и даже фонари светили густо-жёлтым цветом мочи почечного больного. Абрамов поминутно оглядывался на меня с тревогой, как будто вёз роженицу, из которой вот-вот вывалится человек — из своего секретного инобытия прямо на резиновый пыльный коврик похоронной машины.
Если я опять закрывал глаза, то сразу казалось, что я плыву. Но мне не нравилось это плавание. Это было как барахтаться в засорившейся раковине, и нет ни одного бортика, за который можно ухватиться.
Начинало тошнить, я открывал глаза. Полная выпуклая луна лезла из неба, разъедая клочковатые тучи собой как щёлочью. Я вспомнил, как сидел в кабинете гомеопата, и та вдруг спросила, чувствую ли я особую связь с луной. Этот вопрос поразил своей точностью. И я уверенно подтвердил, что чувствую. Но что значила эта особая связь? Я надавил на кнопку, чтобы открыть окно, и аккуратно плюнул желчью на трассу.
Абрамов припарковался за несколько кварталов от стадиона. Мы прикрыли двери машины почти без звука и пошли к зданию в молчании. Абрамов легко, одной рукой, нёс стремянку. Я удивился прозорливости Абрамова — ведь я не говорил, что ящик лежит высоко, и сам бы, наверно, только в последнюю минуту стал думать о том, как его достать.
Я не ожидал и того, что Абрамов решится пойти со мной. Хотелось, чтобы он разглядел благодарную улыбку, которую я для него напялил, но он на меня не смотрел, он был сосредоточен на автомобильном брелоке, который подбрасывал на ладони. Абрамов всегда лез с погребальными своими историями, когда они меньше всего нужны, а теперь, когда так хорошо было бы разрядить обстановку, он шёл с таким видом, будто решал в уме сложные уравнения. Я не выдержал.
— Как насчёт истории о похоронах?
Абрамов, не переменив выражения лица и только ещё глубже задумавшись на одну секунду, вдруг стал говорить, не подбирая слов, как актер, хладнокровно дождавшийся нового дубля.
— Хоронили опять бабку. У неё деменция уже давно началась — выходила голой на улицу, на детскую площадку усаживалась. Стены обмазывала говном. И ещё все ручки дверей, которые видела. И коляску детскую даже один раз. Весь дом от неё с ума сходил, но службы её не забирали. Когда померла, лежала потом десять дней. В жару. И знаешь, как поняли, что она померла? Нарисую тебе это в красках. Женщина лет тридцати, молодая и положительная, мать двоих ангелочков, встает рано утром и идёт на кухню готовить овсяночку с фруктами. Она заправляет кофемашину, включает радио «Джаз» — допустим, она любит неторопливую музыку по утрам, чтобы день начинался плавно, — и вдруг замечает, что под потолком вьются мошки. Вокруг какого-то непонятного пятна.
— Почему у тебя одни старухи кругом? Нет истории не про старуху?
— Не про старуху? Тогда про Михалыча. Михалыч — бизнесмен бывший. Отсидел за убийство десять лет. Год назад откинулся, у меня под Калугой работал. Говорит, подставили. Участковый. Его бизнес-партнёра порешил. Но это ладно. Устроился копщиком, а поскольку парень смышлёный, бабки быстро скопил. Купил компьютер, стал узнавать, что это за изобретение такое — всемирная компьютерная сеть Интернет. А через неделю ко мне приходит. Спрашивает: «Иваныч, у тебя ж остались связи, ну, там, среди людей, которые умеют искать информацию?» Да, именно так и сказал. Я сначала не понял. Говорю, чё там случилось? А он: «Есть такая игра онлайновая, называется Ферма». Короче, его там в комментариях кто-то назвал петухом. И он решил этого парня, ну, или бабу, найти. Я ему говорю, ну ты с ума сошёл, дядя? Это какой-то школьник написал, он про петухов только в курятнике знает. Нет, говорит, я это так не могу оставить. И начал искать... И начал искать... И начал искать...