Абрамов как будто сломался.
— А дальше что случилось?
— Что?
Абрамов уже забыл, о чём говорил. Он заворожённо смотрел, задрав голову, в огромные окна дворца спорта «Фрезер», где не горело ни единого огонька. Окна были неестественно пустыми, как будто света в них не было не только сейчас, но не могло быть в принципе.
Я не чувствовал ничего, кроме бодрости. Хотелось махать руками и прыгать от переизбытка сил. Кажется, я дошёл до края привычных возможностей, и дальше либо в голове вышибет пробки, и пустое тело сложится, как подвесная полка, сорвавшаяся с крючка, — или случится прорыв в сверхчеловечность.
Мы обошли здание и с торца заметили неприметную дверцу, выкрашенную в один цвет со стеной. Над ней висела табличка с надписью «Медсанчасть». Я попробовал дверь — не поддалась, а пальцы запачкались в свежей краске. Я вытер о стену руку.
Нехорошее начало, нужно было стереть эти улики. Я огляделся в поисках тряпки, но Абрамов дёрнул ручку несколько раз, толкнул посильнее, и она со стоном и скрипом открылась. Сделав несколько робких шагов в темноте, я включил фонарь в телефоне.
Стал виден чистый кафельный пол — вокруг ни одного предмета. Впереди деревянная дверь. Закрыто. Я включил свет. Кушетка и стол, и стеклянный пустой шкафчик. Со шкафчика свесили тряпичные ноги крокодил Гена и Чебурашка.
В столе — бумаги и ручки разных цветов и маленький круглый презерватив с иероглифами. И ещё — картонка от блокнота, в котором были вырваны все листы. Он был похож на мой, но нельзя было сказать наверно.
В угол ящика стола забился маленький жёлтый ключик — он подошёл к двери. За ней был узкий и длинный холл, хорошо освещённый с улицы.
Огромные окна создавали иллюзию, что в любой момент можно оказаться вне здания, если что-то пойдет не так. Я продвигался медленно, пытаясь понять, где был тот шкаф с ящиком, но Абрамов уже сориентировался, он решительно взял меня за рукав куртки и потащил вперёд, он шёл всё быстрее, и, поспевая за ним, семеня ногами, я чувствовал себя щенком с душой старого пса. Я узнал комнату раздевалки, где стащил накидку. На секунду показалось, что кто-то сверху следит за нами, и я задрал голову. Но наверху никого не было, только потолок, который, впрочем, едва угадывался. Интересно, что будет, если ящика не окажется. Но почему-то я твёрдо знал, что он там. То, что я видел его не в реальности, а в полубреду, только придавало уверенности.
Золотые кубки слабо сверкнули издалека. Вот и шкаф. Абрамов помог пристроить стремянку.
Ящик был точно такой, и в точности там, где я и думал. Пару секунд я светил в чернильный узор на его боку, пытаясь понять, что он значит. Потом стал водить лучом по пересечениям стекла со стенкой. Иногда на таких стеклянных шкафах бывали маленькие замки.
— Быстрее! Могут войти в любой момент, — Абрамов стал строг и очень серьёзен.
Я вспомнил, что в фильмах разбивают стекло кулаком, намотав что-нибудь на руку. Здесь стекло было не особенно тонкое. Я снял ветровку и накрутил на кулак. Не останусь же я без руки. В худшем случае будет порез на вене, но от этого не умирают. На кулаке у меня образовался огромный ком. Несильно ударил, почувствовав, как стекло пружинит. Попробовал сильнее и чуть не упал. Подо мной заходила лестница.
— Да что же ты делаешь, — прошипел Абрамов, — ну кто так разбивает стекло, идиот!
— Так разбивай сам!
— Я не могу, — сказал он почти с отчаянием. Пот побежал по его лицу. Наверно, Абрамов не верил в благоприятный исход и рассчитывал получить статус свидетеля. — Давай, видишь гидрант? Хватай и разбивай нахуй!
Не выдержав, Абрамов стащил сам с подставки и, поднявшись на пару ступенек, сунул мне в руку гидрант, весь ужасно обшарпанный, тяжёлый и неудобный.
Я даже не стал пытаться приладиться, просто ударил наконечником в шкаф, и брызги стекла полетели в стороны. Звон был оглушительный, но в первую секунду мне было наплевать — я почувствовал такой прилив свободы, как будто пробежал голышом по лугу в солнечный день. А потом заметил кровь на ладони. Кровь вперемешку с красной краской с двери.
Наверху послышались голоса и звук сдвигаемой мебели. Я схватил ящик, в котором что-то гулко перекатилось, и мы понеслись к двери, Абрамов выбил её ногой без остановки, и только теперь я услышал, как противно и громко орала сигнализация — как младенец, которому вставили искусственную мембрану вместо лёгких.
Абрамов бежал впереди, на ходу пытаясь достать брелок с ключами. Передо мной мелькал его красный затылок, его большая спина, они становились то далеко, то близко, как в грубо нарезанных кадрах оперативной съёмки.